Утро не принесло значительных изменений, я все еще ощущала себя будто не собой. Тело не хотело слушаться. Тяжело поднялась и тихо проскользнула в ванную. Дрей еще спал. Умываясь, смотрела в зеркало и не узнавала собственного лица. С той самой ночи, как омела соединила нас с Андреасом, минуло совсем немного дней, а казалось, будто целая жизнь промчалась. Где-то на половине этого пути я потеряла часть себя и стала другой. Даже тайны сердца изменились. С ужасом думала о том, что теперь мне не нужно повсеместно сопровождать Дрея и нет нужды находиться все время рядом с ним.

– Придется вновь привыкать, – пробормотала я и зажмурилась, а потом прислонилась лбом к прохладному зеркалу.

Несмотря на утреннюю свежесть в ванной комнате, мне было жарко. Кожа пылала, сердце билось очень быстро, но никакого дискомфорта в связи с этим я не испытывала. Внутри поселилось такое чувство, что я вновь меняюсь и с моим телом, с магией, даже с разумом происходят какие-то изменения.

Собралась я быстро, перед выходом не удержалась и зашла на половину Андреаса. Он мирно спал, и на его лицо падали робкие лучи рассвета. Необычайно красиво. Как давно его черты стали такими близкими, как давно его присутствие стало жизненно необходимым?

– Я люблю тебя, – вырвалось у меня, когда осмелилась пальцем сдвинуть волосы с его лица.

Стоило произнести эти простые слова, как лицо вспыхнуло. И пусть Дрей не слышал, неловко стало все равно. А еще, как только я озвучила свои чувства, поняла, что это истина и я действительно очень люблю этого прекрасного человека, что у любви моей нет меры, что она не способна поместиться внутри меня, что она настолько огромна, насколько пугающе чудесна. В этот момент, когда смотрела на Андреаса, призналась себе: мне в общем-то все равно, откуда взялась эта любовь. Подарила ли мне ее омела или она сама собой родилась в моем сердце. Это не важно. Имеет значение лишь то, что теперь, когда магия омелы оставила нас, это неземное чувство никуда не делось, а только росло с каждым днем. Любовь была сильна, но и страх тоже. Страх беспредельный, леденящий душу, причиняющий боль. Страх, что мои чувства безответны.

Я резко выпрямилась и покинула башню, заставляя себя отдалиться от Андреаса. Десять метров я будто почувствовала, грудь сдавило и даже стало труднее дышать, но я продолжила путь, и с каждым шагом неприятные ощущения ослабевали. У двери миссис Патчис на мгновение застыла. Нет, я не боялась ее разбудить, знала, что наставница встает еще до рассвета, просто разговор предстоял непростой. Я не привыкла изливать душу, но сейчас чувствовала острую необходимость в этом. Чтобы не струсить и не передумать, я осторожно постучала и почти сразу получила ответ. Миссис Патчис была заметно удивлена, сначала тем, что я пришла так рано, а потом и тем, что пришла одна. Однако вопросов задавать она не стала, предложила кресло, мятный чай с печеньем и свою компанию.

Я с удовольствием вдохнула приятный аромат корицы, который почти всегда витал в личной комнате моей благодетельницы. В детстве я жила здесь, очень любила уютные комнаты и легкий полумрак. Когда переехала, стала заглядывать все реже, а теперь поняла, как соскучилась.

Комнат у миссис Патчис было три: гостиная, ее еще можно назвать кабинетом, и две спальни, одна из которых принадлежала когда-то мне. До моего появления в академии маленькая комната была чем-то вроде личной библиотеки миссис Патчис, но, когда я заняла ее, книги пришлось перенести во владения мистера Бастири, который выделил для них несколько стеллажей и бережно оберегал все издания до единого.

– Снежок! – улыбнулась я, обнаружив в кресле свою старую игрушку. Это был маленький белоснежный котенок. То есть белым он был когда-то давно, а сейчас стал грязно-серым, с оторванным ухом и торчащими в разные стороны нитками, недоразумением. – Почему вы не избавитесь от него?

– Это была твоя любимая игрушка, – мягко сказала миссис Патчис. – Ты без него даже из комнаты не выходила.

Я посмотрела на женщину, воспитавшую меня, и на глаза навернулись слезы. Миссис Патчис подарила мне столько лет заботы, ласки и любви и никогда не просила ничего взамен.

– Ты стала другой, – сказала она, присаживаясь в кресло.

На ней было старенькое домашнее платье, в котором миссис Патчис чувствовала себя уютно. Она много раз штопала его, и цвет давно потускнел, но заменить платье на новое она бы в жизни не согласилась. И я любила ее за это упрямство еще больше. Сейчас, в эту минуту, я будто в детство вернулась. Туда, где все было проще и понятней, где я знала, что обо мне позаботятся. С тех пор многое изменилось, миссис Патчис постарела, хоть и оставалась все еще невероятно красивой, движения ее стали медленнее, рассуждения мудрее, а глаза печальнее. Я бросила взгляд на Тьяго, который притих в своем кольце, и только сейчас заметила, что он тоже постарел. Из груди вырвался грустный вздох. Они и есть моя семья, другой я не хочу, ближе мне уже никто не сможет стать.

– Почему вы решили, что я стала другой? – спросила я, когда миссис Патчис разливала чай.

– Ты выросла на моих глазах, Хлоя. Такой я тебя еще никогда не видела, – сказала она, и, заметив в моих глазах вопрос, уточнила: – Ты будто потерялась, заблудилась во тьме. Но не пугайся, так бывает. Ты повзрослела и очень быстро. А еще, похоже, влюбилась.

– Как вы узнали? – удивилась я.

– Если мы никогда не обсуждали подобные темы, Хлоя, это еще не значит, что я не замечала твоего увлечения Джерсом Стивенсом.

Я потупилась, не зная, как сказать, что сердце мое бьется не ради Джерса. Но миссис Патчис смогла снова меня удивить:

– И я очень рада, что это увлечение прошло. Мистер Стивенс блестящий студент, но его сердце не такое горячее и доброе, как твое. Ваши жизненные пути разные.