Прекрасные глаза Фуксии расширены от ужаса. Она больше не плачет, но и не спешит паковать вещички.
Ух, ничего не понимаю.
Вот чего он не сказал? Или как-то не так? Ладно, попробуем с другой стороны.
Что же тебе еще такого рассказать, чтоб поняла наконец.
— Слушай, да всем плевать будет, умеешь ты врачевать или нет. Сначала приставят к раненым — с настоящими боевыми травмами, пойми ты наконец, тем, кто помрет, если не вылечишь. Вот тогда хирургам станет понятно, что ничего ты не умеешь. Они передадут дальше, и при любом раскладе, захватят крепость или нет, нам конец. Ну понимаешь ты меня?
Выслушиваю ответ, забираю травник и ухожу, хлопнув дверью. Она уже фаворитка коменданта, еще немного и никто не посмеет ставить ее в госпиталь. Безнадежно. Хватит с меня, плевать на полгода, умирать я здесь не собираюсь.
Она мне ничего не сделает. Даже если разозлится и постарается, сдать меня это раскрыть себя. Она просто не пойдет на это.
К демонам целительство, все это слишком скучно, уберусь подальше и начну заново. Новые знания, новая жизнь, новое лицо. Хватит отдыхать в тени. Третий раз Клин пробовал создавать образ какому-нибудь подающему надежды лицедею. Второй раз он делал это успешно. В этот раз он хотя бы не влюбился.
Ох, зачем он об этом вспомнил.
Люсия Карен была прекрасна. Она была просто таки совершенна — ладная и хрупкая, чертами как ребенок, при том, что детские годы ее давно миновали. Клину до сих пор неясно было, отчего он так увлекся ею — из-за чудесного личика или потому, что ее картины были действительно хороши.
А они были прекрасны. Клин помнил, как увидел эти полотна. Струящиеся мазки, богатство красок, нежные и захватывающие сюжеты. В тот раз у него были какие-то планы, но он тут же забыл о них, лишь увидев картины, выставленные прямо на улице, среди продуктовых лотков и старьевщиков.
Может он бы посмотрел и пошел дальше, но Люсия попыталась ему что-нибудь продать. Она была ужасна, когда говорила про свои работы. Опускала глаза, заикалась, краснела.
За всем этим Клин увидел девушку. И пропал.
Он добивался ее удивительно долго. И еще дольше готовил для нее роль. Побывал в богатых домах, послушал, что говорят о мазне, которая висит там на стенах. Пришел покупать дорогое полотно к именитому художнику и долго приценивался. Сделал еще десяток мелочей, спустив на реквизит половину накопленного.
Почти все, что он узнал, он мог рассказать и так. Но впервые за жизнь он чувствовал, что хочет действительно постараться. Это было как-то особенно приятно, он хотел дать то, что умел сам, другому. Действительно хотел.
Для себя он легко собирал образы, но Люсия заслуживала самую понятную, правильную и рабочую маску. Ее работы были хороши, но здесь их совсем не понимали, а она не умела быть замеченной. Клин мог бы взять ее картины, выдать за свои и заработать. Но девушка ему действительно нравилась, и он ни на миг не пожалел о своем решении вывести на сцену ее, а не себя. Он уже знал, что людям не очевидно, как нужно играть ту или иную роль. И он разобрал гениального художника на составляющие, а затем собрал снова, уже для девушки. Отложив другие планы, он до последней детали прорабатывал образ, который должен прилагаться к красивым картинам. И скрупулезно учил Люсию, выстраивая роль, обтачивая ее, как произведение искусства.
Разумеется, Люсию ждал успех. Она привлекла внимание, ее прекрасные картины взлетели в цене, она вырвалась с улиц.