Мысль не успела пролететь в голове, как броню потряс новый удар, от которого гром и вибрация прошли по всему телу. Аракчеев упал, повалились и матросы.

Императору повезло: он падал уже на них сверху, на мягкое, успев заметить, как от пушки отшвырнуло матроса, зажимающего уши ладонями. В царящих внутри сумерках Петр разглядел черные струйки, потекшие между пальцев, и внимательно бросил взгляд на свое окружение. К своему удивлению, увидел такие же потеки у многих матросов.

«Твою мать! Я и не думал, что на этих бронированных корытах страшно воевать. Они же тут все контуженные! А это их второй бой меньше чем за сутки, а я еще с наградами пожмотился!»

Попеняв и выругав самого себя, Петр кое-как встал с копошащейся под ним кучи и бросился к пушке, которая произвела выстрел и немного откатилась, сдерживаемая толстыми канатами и листовыми пружинами, выполнявшими роль противооткатного устройства.

Оттолкнув в сторону стоявшего на коленях матроса, что с искаженным лицом орал от непереносимой боли, сжимая ладонями виски, Петр подхватил выпавший из его рук пороховой картуз, мимолетно удивившись тяжести. Ему показалось, что заряд весит не менее полупуда, — с усилием запихнул его в зев каморы, едва успел убрать руки. Тяжелый орудийный замок лязгнул, чуть не отдавив ему пальцы.

— Выстрел!

Отчаянный выкрик офицера в изорванном мундире Петр хорошо расслышал. Это было первое слово, — он обрадовался, поняв, что не потерял слух. Стоящий на коленях по другую сторону пушки матрос дернул шнур. Тяжелая трехтонная пушка выплюнула ядро и откатилась, дернувшись. Петр едва успел убрать ноги, содрогнувшись от ужаса.

Каземат заволокло густым дымом. Запах сгоревшего пороха разъедал горло, глаза слезились, да еще стояла густо наперченная вонь от горечи горячего металла и едкого человеческого пота — непередаваемое и омерзительное ощущение.

Однако страха в душе уже не было, он исчез, растворился. При тусклом свете ламп старый император, позабыв про все на свете, превратился в заряжающего, с натугой подающего заряды, а в мозгу на секунду пронеслась усмешка: «Ну что, гвардии сержант, вот и превратился ты в автомат заряжания родной „Акации“!»

Так он и подавал картузы, пока однажды перед его руками не открылся замок. Петр посмотрел в сторону — матрос завалился на спину, лицо представляло собой кровавую кашу.

Император отодвинул тело и сам приник к простейшему кольцеобразному прицелу. Прямо перед глазами он увидел огромный высокий борт, подсвеченный красными всполохами пламени, и тут же отшатнулся, крепко зажмуривая глаза, — будто огненный цветок расцвел на этом борту, и страшный удар отозвался звоном чудовищного колокола.

— Что застыл?! Целься, мать твою!

Болезненный тычок в спину вывел Петра из транса.

— Да тут, на хрен, наводить совсем не надо, стреляй да стреляй! Заряжай, братишки!!!

Замок с лязгом раскрылся. Чьи-то руки засунули туда ядро, затем картуз, потом кто-то схватился за висящий на петлях тяжелый сгусток железа и с лязгом его захлопнул. Петр уже намотал на руку шнур, зная, что, дернув за него, он воспламенит капсюль, а тот, в свою очередь, картуз, и рванул что было сил в уже ослабевших руках.

Пушка рявкнула, и в дополнение к левому уху оглохло правое, но Петр не отшатнулся, он смотрел в амбразуру, дожидаясь результата. То, что ядро вошло в борт вражеского корабля, он прекрасно заметил, но вот дальше произошло то, чего никак не ожидал. Огромные языки пламени вырвались из орудийных портов, видимо, попадание привело к воспламенению сложенных зарядов, а затем прямо на глазах вражеский корабль превратился в огнедышащий кратер.

Сила взрыва была так велика, что броненосец накренился. Петр полетел куда-то вниз, с ужасом ожидая, что сейчас ударится о броню и размажется по ней. Но падение пришлось на что-то мягкое, копошащееся и стонущее. Император с трудом встал, кое-как удержавшись на ногах — броненосец раскачивало, и заорал во все горло:

— Мать вашу! Пингвины королевские, два узла в задний фасад, что застыли?! Заряжай!

Однако никто не бросился к пушке, и всем своим естеством Петр понял — произошло что-то необычное. Никто больше не стрелял, не было ужасающего грохота. Только слышался тихий, даже успокаивающий после перенесенного ужаса стук паровой машины. Да еще темнота — взрыв вражеского корабля задул все лампы.

— Молодец матрос! — За спиной раздался уверенный и властный голос, и на плечо опустилась тяжелая ладонь. — Как ты его здорово! «Георгий» твой, сам перед Думой хлопотать буду! Эй, кто там? Зажгите свет, ни хрена не видно! Боцман! Доложить о повреждениях!