Теперь она, он, они — аппарат.
Принц проснулся в поту, разом осознав глубину этого кошмарного родства, и его покатили в кабинет к другому должностному лицу. Там он дал показания по дневным эпизодам. Должностное лицо доложило другим должностным лицам, а те непосредственно передали информацию должностному лицу, которое, в отличие от любых нижестоящих, не ошибается. Тому, кто всегда прав.
Его накормили, дали поспать четыре часа. После опросили, дали ещё поспать четыре часа. Расщедрились на три дня постельного режима, но прежде чем отпустить домой, явился тот из костюмных, кто всегда прав.
Да-да, — кивнул Принц. — Она была моей. Предназначалась мне. Я её сдал вам. Потому что я — это вы.
Оно всегда было право. Оно также молчало, глядя на знаковидца со своего портрета, пока гербовный орёл кричал на восток и на запад — моё! Молчало, когда он поковылял из кабинета по сияющим коридорам власти.
…Пожав плечами, он не пойдёт домой, потому что дома без семьи нет, есть лишь какая-то коробка, пустующее гнездо. Куда глаза глядят? — застынет на Красной площади, на долеритовой брусчатке, камень которой в Крыму раздобыли, будет тупо стоять среди башен и зубчатых стен — эта вялая глыба мяса в полиэстеровом плаще, а как сморгнёт — воздух обернётся праздной толпой, зашумит концерт, гала-шоу, и отблески пиротехники покроют соборные купола. Он будет слоняться под дождём, городским, прирученным, не то что на Чёрном море, и побоится оглядываться назад, как умеет, потому что она теперь там — внутри.
Принц боится, мёрзнет, он жив как никогда из-за неё.
Нельзя эту правду в глаза видеть.
Будет путаться и мокнуть, пока не вспомнит про утёс, паука и пустой сапёрный колпак, из-под которого удрал гном. Он направится к первой попавшейся двери на пешеходной аллее, протолкнётся через шумную толпу курящих, с бокалами, в юбках, в футбольных шарфах, и — вниз, вниз, в подвальный бар под зелёной вывеской «Рундук». Миновать кипучих посетителей не получится, набились, но завидев — сами расступаются. Такая публика, как он, тут внове, и бородатый бармен в тельняшке, не проронив ни звука, поставит ему кружку лагера.
Веселье вокруг него сперва поутихнет, а потом разгорится с новой силой.
Выпьет и расплатится. Бармен его чаевые проигнорирует. Здесь не любят
Он захочет в туалет, поищет, увидит железную стрелку.
Перед лестницей вниз трое молодых людей, и самый ухмылистый отвесит ему шутовской поклон: «Там, сударь, занято!» Но Принцу невтерпёж: спустится, еле влезая боками в узкий проход, толкнёт, надавит на дубовую дверь и войдёт в обклеенный до лохмотьев гальюн. Никого тут нет, зачем врать?
Стены в черепах, реклама бриолина и рома, рок-постеры, голые девицы, «бьюики» и «мустанги», которых он никогда не знал, здесь и пикантные надписи, и грубый юмор, в тон барной атмосфере, и даже диснеевская злая королева, что на хулиганском коллаже снюхивает с волшебного зеркала кокаин. С одной туалетной стены обои сорваны. Штукатурка сошла, под ней треснувшая кирпичная кладка, сквозь которую пробиваются комья земли и глины.
Бардак, одним словом.
Принц шарит в брюках. Удивляется: осколок кварцевого гроба, гномьей поделки, всё ещё при нём. Неужели аппарат принял за безделушку? Тем лучше: чужое имущество оставим в целости.
В туалетном зеркале над раковиной он не может разглядеть своё лицо целиком, лишь набор знаков: знак усталости, знак отсутствия, знак глаз, знак рта. Носитель?..