В чём-то, конечно, он прав, этот Рома. Для работы надо научиться говорить как православные, думать как православные. Ладно, спокойно. Всё можно освоить, мозг пластичен. Можно и зайца научить курить. Его мозг тоже пластичен.
— А что там насчёт секрета? — напоследок спрашиваю я.
— Ты для этого за мной ходишь?
— Неправда. Я за тобой не хожу. Ты просто ешь в то же время, что и я.
Когда вернулась в кабинет, стала распечатывать счета на рекламу, а бумаги в принтере нет. Это навело меня на мысль заглянуть под этим предлогом в цех гальваники. Идея странная, всё-таки он в соседнем здании. Но решила рискнуть.
Полутёмное и потёртое производственное помещение. Синие ванны, где на безликие медные оклады нарастает серебро. В прямом смысле безликие — внутри них ликов нет.
— В шкафу, — с ходу сказала Полина Гальваника, — на нижней полке.
«…Там, где смеются волки», — в мыслях продолжила я.
Называть героев так, как записал бы в телефонную книгу, — это моя авторская находка. Итак, Полина Гальваника. Симпатичная молодая девушка с конопатым лицом, в джинсовой юбке по колено. Она руководит химическими процессами в ваннах. Тут же в углу, как раз возле шкафа, за своим компьютером сидит парень. Вид у него немного жалкий: широкая тёмная рубашка не по размеру, мешковатые штаны, длинные волосы и отросшая борода. Среди всей этой повышенной лохматости опрятно смотрятся только брови — две тёмные дуги.
Я тихо обратилась к нему:
— Это ты сбежал из монастыря?
Он молча кивнул.
— Я Надя.
— Дионисий.
Я набрала большую стопку бумаги. Спрашиваю: а пакет есть? Да, говорят, в нижнем ящике. Открываю ящик, а там действительно стопка пакетов. Бутылкой вина придавлена.
— Ничего себе у вас тут пресс-папье.
— Да, это до лучших времён лежит.
— Они ещё не настали?
Мы втроём переглянулись.
Парень нашёл бумажные стаканчики, Полина — кусочек горькой шоколадки.