Внезапное послание вызвало в женщине душевное оцепенение. В тот день она роняла книги, путалась в заученном наизусть каталоге; не могла читать, готовить еду, смотреть вечерние новости. Мама взялась было пичкать её таблетками, заподозрив простуду, но всегда послушная дочь с криком отвергла лечение и заперлась у себя в комнате. Всю ночь, лёжа одетой на кровати, она разглядывала единственную фотографию сына, умершего во младенчестве, вспоминала движения его розового тельца, улыбку и плакала. Отца Ангелочка (так она называла своего сына) Агата Петровна не вспоминала. Забыла его. Он хранился где-то глубоко — в мёртвом углу памяти вместе с правилами орфографии и косами университетских подруг…

На следующий день после случая с «другим» Агата Петровна не вышла на работу, взяла отгул. Ещё через день она пришла с опозданием, выслушав красноречивый выговор заведующей с цитатами из классиков, и долго не решалась включить компьютер. Женщина смотрела на потухший монитор с недоверием и страхом. Однако в конце рабочего дня женское любопытство возобладало над смутными чувствами, и библиотекарша, до рези в глазах зачитав нехитрое сообщение, всё же решилась ответить. Робкими движениями указательных пальцев она долго набирала: «Здравствуйте, Вячеслав. А мы разве знакомы? Для общения должны быть серьёзные причины, какие-то общие интересы. А я вас совсем не знаю».

Ответ появился довольно скоро, на этот раз с осторожным «вы»: «Извините. Не подумайте, я не извращенец какой-нибудь. Я хочу душевно пообщаться».

Уважительная интонация «письма» — несмотря на чрезмерную, как ей показалось, искренность, — всё же успокоила женщину. «А разве мужчины могут иначе…» — застенчиво рассуждала Агата Петровна, и ей вдруг захотелось узнать, как выглядит таинственный Славик.

Среди шикарных тачек и большегрудых женщин она смогла отыскать лишь одно фото «с Вячеславом», не подозревая о том, что выразительные глаза цвета стали, пронзающие насквозь, и пленительный южный загар принадлежат вовсе не Славику, а известному голливудскому актёру, герою боевиков. Жуткое противоречие «благородного лика» с обрамляющей его шелухой было разрешено Агатой Петровной мгновенно. Наличие единственной его фотографии в альбоме она отнесла к природной скромности Вячеслава, а прочий мусор сочла за невинные «мужские слабости».

В это же время между Славиком и Агатой Петровной завязалась романтическая переписка.

«…Вячеслав, извините, если мой вопрос покажется нескромным: чем вы занимаетесь в жизни?»

«Да много чем. Но вообще бизнесом занимаюсь», — тыкал в ноутбук школьный охранник, помешивая свободной рукой чай и наблюдая краем глаза за проворными движениями сдобной уборщицы.

«Должно быть, это невероятно сложно и отнимает массу времени?»

«По-разному. Я ведь на себя работаю, не на дядю. Сам себе устраиваю отпуск, ездим с друзьями на рыбалку. Ну и за кордоном бываю, конечно. Море, песочек, пальмы. Но у нас всё равно круче. Я такие места в крае знаю — душа поёт».

«Так вот откуда у него загар, — очаровывалась женщина, — и не лишён чувства прекрасного…»

Довольно скоро, почуяв душевное расположение адресата, Славик сменил тактику и стал отвечать с некоторой ленцой и вежливым снисхождением. Тогда как Агата Петровна от нахлынувших чувств, что называется, «не помнила себя», хотя внешне оставалась всё той же неслышной тенью и верной служительницей Храма.

Подруг у Агаты Петровны не было, с мамой она давно уже не делилась ничем личным и всё держала в себе. Жизнь библиотекарши вступила в фазу долгих мучительных вечеров, поскольку дома компьютера не было, и вожделенного дневного подполья. Выдав книги посвящённым, библиотекарша целиком уходила в свою сказку, где её ждал мужественный и немногословный Славик. Вслед за Машей её тоже унесло в «ересь»: мир заиграл новыми красками, зрачки увеличивались и сужались, а речь всё чаще срывалась в чувственные пропасти многоточий…

— Кто он? Как он? О чём вы с ним переписывались? — допытывалась Маша.

— О разном, Машенька, о разном… — уклончиво отвечала Агата Петровна, краснея.

Перед её глазами мгновенно всплывали все его куцые сообщения, подвергнутые слепому анализу влюблённой женщины. Иногда ей казалось, что он пишет нехотя, с холодком, что, придя однажды на работу, она не обнаружит необходимого, как воздух, послания. А иногда усматривала в обычном слове скрытую нежность — верила и цвела, словно яблоня, белым цветом.

«…Вы сегодня так поздно ответили. Если честно, я уже стала переживать. Наверное, опять засиделись в офисе. Вы себя не жалеете…»

«Да нет, не в офисе, в качалку ходил», — лёжа на диване и потягивая холодное пиво из бутылки, отвечал охранник.

«Это правильно. Здоровье поддерживать с вашей вредной работой (смайлик) просто необходимо. А я вот взялась перечитывать Достоевского. Не знаю, к чему бы это…»

«Достоевский — это когда из человека сделали собаку и утопили в пруду. Помню. Читал в школе. Грустная история».