Фрида и правда умерла бы без дядиной заботы, но его доброта порой одолевала логику.

Я часто думала, любили ли мои родители друг друга. Они поженились, когда обнаружилось, что мать беременна. Не знаю, почему они не предохранялись: может, порвался презерватив или мать стеснялась обратиться к врачу за противозачаточными таблетками? Или, возможно, мой отец, этот подонок, овладел ею, не думая о последствиях. Он трахнул женщину, и она забеременела. Сначала трахнул, потом убил.

Мои сведения о родителях были очень скудными. Со стороны матери у меня не было близких родственников, кроме дяди, бабушка была единственным ребенком, дедушкины братья погибли на войне. С младшими кузенами я не потрудилась наладить связь. Со стороны отца у меня имелась родня, но она ничего не желала обо мне знать. Убийство покрыло позором их семью, и они подозревали, что я вовсе не была ребенком Кейо Суурлуото. Дескать, отец убил мать, чтобы отомстить за измену. Сеппо Холопайнен как-то с важным видом передавал дяде эти бредни на крыльце сауны, а я подслушала. Что до меня, то я с большим удовольствием считала бы себя дочерью кого-нибудь другого, но одна старая фотография не оставляла надежды: я была похожа на Кейо, и с каждым годом все больше. Бабушка со стороны отца верила в наше родство, хотя не видела меня много лет, и даже оставила мне маленькое наследство.

Чайки кричали над морем совсем по-летнему. В Италии было еще выше десяти градусов тепла, там для пробежки хватило бы футболки, а здесь мне приходилось не снижать темпа, чтобы не простыть на пронизывающем октябрьском ветру. Кто мог бы знать друзей матери? Альбом с фотографиями с ее похорон по-прежнему лежал в Хевосенперсет. Может, попросить Хаккарайненов, чтобы прислали? У дяди Яри была привычка писать на обороте фото, кто изображен, а из пластиковых карманчиков снимки легко вынуть. Мне бы только разочек взглянуть — особо их рассматривать не тянуло, похороны я и так помнила лучше, чем хотелось бы.

Вечером Моника с Петером отправились в кино на какой-то французский фильм. Меня такое не привлекало, и я подумывала пойти посмотреть какой-нибудь боевик, но в конце концов решила просто побродить по центру Хельсинки и поглазеть на витрины. Покупать я ничего не собиралась. Ювелирные магазины меня никогда не интересовали, но тут я бросила взгляд на витрину и вдруг остановилась. Там лежало узкое кольцо с тремя рубинами — правда, не такое, как найденное у Давида, да и магазин был уже закрыт. И как бы Давид мог купить кольцо в Финляндии, если не бывал здесь с тех пор, как покинул страну на борту яхты Уско Сюрьянена «I believe» почти два года назад?

Какой-то частью души я хотела верить, что Давид приобрел это кольцо, чтобы сделать мне предложение, но другая часть брюзжала, что все это время он только обманывал и использовал меня. Да и зачем ему понадобилось подсовывать мне все эти загадки? Какое ему было дело до Коппарняси и планов Сюрьянена? Или карта служила лишь романтическим напоминанием о месте наших первых страстных свиданий? Циничная часть моей души в это не верила, здесь было что-то другое. Давид хотел, чтобы я наблюдала за происходящим в Коппарняси. Так унизительно было чувствовать себя куклой в его руках! «Хилья, милая, я знаю тебя слишком хорошо». Еще не хватало, чтобы кто-то воображал, будто может предсказать мое поведение или управлять мной. Я сама решаю, что мне делать.

Меня начало знобить, и я зашла в бар «Ателье» в «Торни» выпить какао с ромом. Но тут накатили воспоминания, как мы сидели здесь с Давидом, и меня пробрала дрожь уже по другой причине. Как много мест из моей жизни удалось испортить этому человеку? Я сидела у окна, за столиком на двоих, и смотрела, как на Хельсинки опускаются сумерки. В Нью-Йорке я любила ходить на Эмпайр-стейт-билдинг перед закрытием и смотреть на океан. Хельсинки, конечно, не Манхэттен, но в вечернем освещении город тоже был пронизан печальной красотой, будто соло саксофона в миноре.

Внезапно чья-то рука опустилась на мое плечо, и я вздрогнула от неожиданности. А еще более я растерялась, когда обернулась. Ничто не мешало Юрию Транкову ударить меня ножом в спину или воткнуть шприц с наркотиком. С Хеленой Лехмусвуо у него это прекрасно получилось. Мерзавец ухмылялся, будто встретил давнюю подругу, хотя я бы не сказала, что это выражение ему шло.

— Добрый вечер, Хилья. Хочешь выпить? — спросил он, на этот раз по-фински.

— Хочу, чтобы ты исчез с моих глаз.

Я думала сказать, что уже ухожу, но не могла же я позволить, чтобы он выгнал меня из бара с прекрасным видом. В зале почти не было свободных мест, и Транков дерзко уселся напротив меня.

— Я же сказала, мне компания не нужна.

— Подожди! — Транков прикоснулся к моей руке, держащей кружку с какао.

Меня чуть не передернуло от отвращения: он воображает, что я его собственность? Хотя чего было опасаться: мы в публичном месте, до дома мне только дорогу перейти. Уж наверное, этот гад знает, где я сейчас живу.

— Здесь не обслуживают столики, хочешь что-то заказать — иди к стойке.

Но едва я успела это сказать, как рядом возникла официантка и спросила, чего он желает.

— Пожалуйста, «Кровавую Мэри».

Впервые я увидела, как Транков улыбается: улыбка придала его лицу щенячье выражение, глаза засияли. Вероятно, таким же образом он очаровал тетушку Воутилайнен, когда продал ей картину с рысью, вот она и поверила, будто он приличный человек. К счастью, я-то знаю, что это за тип.

— А барышне?

— Еще какао, но без рома. Можно со взбитыми сливками. Этот господин заплатит. — Я заставила себя улыбнуться Транкову. — Кстати, в Финляндии свои правила дорожного движения. Даже если твоя машина больше, это не дает тебе права перехватывать парковочное место, и свой талон из автомата надо забирать.