Этак они до рассвета точно не выберутся, а может, и после рассвета… а может, и вовсе не выберутся.

Зослава…

Обещал защищать… а позволил втянуть в эти игры… надо было отослать… костями лечь… поставить условие… что толку теперь?

Головой стену не прошибешь.

Или попробовать?

Арей позволил Евстигнею сесть. Тот обхватил голову руками.

– Я вспомнил… все вспомнил… и она велела… открыть дверь… знала, что так будет, если бы я…

– Если бы ты не открыл, – Арей огляделся, пытаясь понять, получится ли выйти из-под щита. Может, конечно, и получится, но дальше-то что? Мертвые девки кружат, только и ждут, когда ж появится какой дурень героический… нет, от них не уйдешь.

Да и Хозяин их даром что застыл глыбиной неподвижной, а все видит, все чует.

Рискнуть?

И принять смерть героическую? И ладно бы просто героическую, так ведь смысла в этой смерти ровным счетом никакого… Зославе она не поможет, а остальные еще спасать полезут и сами вляпаются. Нет, думать надо. Голова для того и дана.

Только вот не думается что-то совсем.

Успокоиться.

Зослава… он ее слышит… колечко хорошее, не зря столько сил угрохал. И если сосредоточиться на связи, на нити этой тонкой, которая меж ними протянулась, то… то можно убедиться, что Зослава жива.

Цела.

Спокойна.

Хорошо, если так… если так, может, где бы она ни была, в этом месте ей всяко безопасней?

Арей вздохнул сквозь стиснутые зубы.

– И что, так и будем сидеть, что мыши под колпаком? – спросил Егор, который и вправду на мыша походил, взъерошенного, мокрого, но страсть до чего злого.

– А что ты предлагаешь? – Еська стоял над Люцианой Береславовной, руки на груди скрестивши, глядя хмуро, зло, будто бы именно она виновата была, что у них не получится выжить.