- Нет, -- говорит мохнатый, -- мы тут живём. Ты откуда взялся?
Открывает Офонь рот ответить -- и замолкает: а вдруг это немецкий шпион? Чуть не ляпнул ведь ему про деревню!
- Я... так... -- говорит неуверенно, -- я за водой пошёл, -- и вёдра пустые лесному духу показывает. Ну кто тебя за язык тянул? -- сам себе выговаривает. Накликал на свою голову чудище лесное... А может, правда шпион? Нет, шпионы по-нашему не говорят, нет у немцев таких шпионов. Они бы по-фински или по-немецки болтали...
- Ты, наверно, в деревне прячешься, -- догадался меховой. -- Ну, парень, тогда уходить тебе надо: немцам дали приказ занять деревню, устроить там командный пункт. Там будут склады делать.
Молчит Офонь, а внутри от страха всё заледенело: если не сказать сейчас про деревню, как остальных увести? А скажешь -- вдруг это враг? Вдруг нарочно его обманывает?
- Они... они меня искали? -- Губы у мальчишки еле шевелятся от страха.
- Нет, конечно, -- смеётся меховой. -- Они хотели слегу вырубить -- машина у них в снегу застряла, никак вытащить не могли. Прямо на тебя шли, пришлось тебя сверху прикрыть. Видишь, -- растягивает свою шкуру, словно крылья летучей мыши, -- какая у меня шуба? Вся белая, ни пятнышка. Упал я на тебя -- прости, мало не задавил. В двух шагах немец прошёл, чуть на голову мне не наступил, а не заметил. Повезло нам с тобой, -- смеётся, глаза светятся, как росинки, и вроде страшно Офоню, но хочется взять и поскорее выложить всё про деревню, про деда и Олёну, про всех, кто по подвалам прячется. Если немцы правда идут в деревню, времени совсем мало!
- Ну, -- встаёт меховой, подаёт лапу Офоню, -- пошли, а то совсем замёрзнешь. Рукавицы мои возьми, погрейся. -- Стягивает с лап свою шкуру -- точно, это же просто рукавицы! И руки у него человечьи, пальцев пять, а не четыре, как лешим положено. Решился мальчишка, как в прорубь нырнул:
- Там... в деревне ещё люди. Мы прячемся. Им надо тоже сказать.
- Эх ты!.. -- Помрачнел лесной дух. Задумался, в небо поглядел. -- Времени-то всего ничего осталось... Ладно, идём! Кругом придётся пробираться, подальше от дороги. Вон тем увалом поползём -- ползать умеешь?
Снег в лесу мягкий, проваливаешься в него с головой, и зацепиться рукам не за что. Если бы не чужие тёплые рукавицы, остаться бы сегодня Офоню без пальцев!
- А ты как же? Руки отморозишь! -- хотел мальчишка вернуть рукавицы, тот смеётся, назад не берёт:
- Мне не страшно, я на снегу родился, -- и глазами блестит, вот леший!
Показался наконец плетень, а вот и крайний дом, где сидит в подвале дед, ждёт внука с вёдрами воды. Леший падает в снег и сразу пропадает из глаз -- белым-бело, и всё, ничего не видно. Только когда поднимает голову, блестя глазами, тогда понятно, где он лежит:
- Иди скажи своим, пусть выходят -- да не по улице, задами. Сюда спускайтесь, мимо меня. Пойдём к болоту.
В лесу не так страшен ветер, только снегу много, выше колена, тяжело шагать, ещё тяжелее тащить узлы и корзины. Меховой идёт впереди, волочёт за собой санки. На санках -- дед Офонь и Олёнины дети. Молодой Офонь старается идти рядом с меховым, не отставать, да не так-то это просто -- где высокому снег по пояс, там Офоню по грудь. Руками себе помогая, бредут люди, пригибаются под ветками, чтобы лишнего снега не стряхнуть. Молча идут -- тут не поговоришь, да и шуметь нельзя, хоть и ветер, и лес.
Над болотом берёзы -- как почётный караул, все прямые, гордые, ветки высоко-высоко над головой машут ветру, длинными пальцами шевелят. Остановился леший, подождал всех:
- Сейчас идите за мной след в след, да смотрите не оступайтесь! -- И шагает прямо в болото.
Офонь бывал тут однажды летом -- трясина такая, что брошенный камень мигом затягивает. Зимой легче, застывает болото, но проглотит всё равно легко, не успеешь оглянуться. С кочки на кочку, то на торчащий корень, то на старую гать наступая, тянутся люди по болоту наискось, последним -- Офонь молодой. Смотрит всё время назад, прислушивается -- нет ли погони.
Посреди трясины -- островок, на нём только птицы осенью жируют, а весной лисицы щенят выводят, людям туда хода нет, кругом глубокая топь. А вот же добрались, сами удивились! Леший ныряет под берёзовый корень, только шуба белая мелькнула -- пропал из виду. Санки за ним тянутся -- и тоже пропали. Олёна заглянула следом, шагнула раз -- и нет её! Один за другим уходят люди под землю, теряются из виду, точно правда в трясину проваливаются. Остался один Офонь молодой. Посмотрел в последний раз на снежный лес, попрощался: не знаю, куда идём, что найдём, а только чую -- домой нескоро. Шаг -- и раскрывается перед ним подземный проход, темно там, тепло, прелой землёй пахнет, а впереди -- людские шаги, это идут вслед за лешим беглецы: не пропали, значит!