– Тогда мы повторим обстрел, затем ещё, и когда начнется настоящий штурм, мы захватим их врасплох, – быстро подхватил идею Нейрата генерал. – Что же, учитывая то количество снарядов, что мы получим в преддверии штурма Петербурга, боеприпасов можно не жалеть. Однако вы не боитесь, что за три-четыре часа генерал Говоров сможет нанести ответный удар? Ведь, судя по его действиям в Ораниенбауме, он хорошо разбирается в артиллерии.
– Риск получить сдачу, конечно, есть всегда, однако у нас есть ряд преимуществ. Во-первых, удар по Петербургу будет нанесен ночью, что серьезно затруднит работу русской контрбатарейной службы. По нашим наблюдениям, она и днем не всегда эффективно действует, а ночью и подавно. Во-вторых, внимательный анализ всех ответных действий противника говорит о том, что он испытывает недостаток снарядов, как крупного, так и малого калибра. Приняв наш огонь за начало штурма, они окажутся перед выбором, как распорядиться своим ограниченным запасом снарядов. Вести контрбатарейную борьбу или обрушить их на нашу переднюю линию для срыва штурма… – Нейрат выжидательно посмотрел на генерала.
– Естественно, обрушат их на передний край. Тут не может быть двух мнений.
– Я придерживаюсь такого же мнения. Пройдет много времени, пока им станет ясно, что это просто обстрел, а не штурм, и наши орудия успеют покинуть свои позиции. Кроме этого, у меня есть один небольшой сюрприз для русских.
– Судя по вашему лицу, он не совсем им приятен.
– Согласно данным разведки, в секторе «G» у русских расположен крупный холодильный комбинат с большим запасом аммиака. При массированном обстреле можно попытаться разрушить емкости с газом, что вызовет массовую панику среди мирного населения, и русским просто будет не до контрбатарейной борьбы.
– Сюрприз хороший, но я бы не стал сразу выбрасывать этот козырь, а приберег до нужного времени. Очень может быть, что паника нам еще понадобится при настоящем штурме города, – предостерег Нейрата генерал Мортинек.
– Хорошо, господин генерал. Я вас понял, оставим комбинат на потом. – Подполковник черкнул в блокноте.
– Когда вы намерены дать первый концерт?
– Сразу, как только получу ваше одобрение.
– Считайте, что вы его получили, – после короткого раздумья произнес генерал. – Будем надеяться, что ваши расчеты окажутся верными.
Ночь с 27 на 28 июля надолго запомнилась осажденным ленинградцам. Отказавшись от привычного для себя дневного обстрела города, враг обрушил свой смертоносный град снарядов на спящий город. Целых три часа осадные орудия вели непрерывный огонь по жилым кварталам города, безжалостно разрушая их.
Советские артиллеристы пытались противостоять врагу, но действия их оказались малоэффективными. Как и предсказывал Нейрат, ночной артиллерийский налет не только застал их врасплох, но и лишил возможности вести эффективную контрбатарейную борьбу. Не имея опыта ведения огня ночью, они были вынуждены вести огонь большей частью наугад, ориентируясь на огненные сполохи в ночи.
Не помогла в этом деле защитникам Ленинграда и звуковая разведка. Она и прежде не раз запаздывала с определением координат фашистских батарей, а на этот раз потерпела сокрушительное фиаско. Когда начался обстрел, экипажи звуковой разведки спали, и пока они начали свою работу, пока записали и расшифровали пленку, затем передали полученные данные с нарочным в штаб, из-за обстрела была повреждена телефонная линия, ушло очень много времени. Только через полтора часа первые данные стали поступать на батареи, но время было безвозвратно упущено. Опустошив свои походные арсеналы до последнего снаряда, немцы спокойно отвели свои крупнокалиберные орудия, находящиеся на железнодорожных платформах, в тыл, передав эстафету стационарным батареям.
Но не только запоздалое начало работы звуковой разведки Ленинграда сковало руки ленинградским артиллеристам. Огромная какофония звуков, что одномоментно обрушилась на локаторы звуковой разведки, существенно снизила результативность контрбатарейной борьбы. Из-за неточностей полученных ими данных многие советские снаряды падали в стороне от вражеских батарей. А если учесть, что запас снарядов у советских артиллеристов действительно был ограничен, то их ответный огонь в эту ночь был малоэффективен.
Стремясь хоть как-то повлиять на обстановку, что во многом напоминала подготовку к штурму, генерал Говоров поднял в воздух авиацию. Однако действия советских летчиков, не имевших опыта ночных боев, также не дали желаемого результата. Тех, кто смог пробиться через заслон вражеских зениток и прожекторов и эффективно атаковать немецкие батареи, было очень мало.
Всю ночь, все утро и весь день советские войска провели в ожидании наступления противника, но ничего не произошло. От массированного удара врага погибло свыше тысячи человек и вдвое больше было ранено. Застилая улицы огнем и дымом, горели целые кварталы города, и пожарные не успевали справляться с огнем. Многие из тех людей, кого миновали взрывы и осколки вражеских снарядов, гибли в языках пламени или задыхались в удушливом дыму.
Когда о результатах ночного обстрела доложили Жданову, он немедленно позвонил Рокоссовскому и попросил ускорить прорыв блокады.
– Поверьте, Константин Константинович, такого ещё никогда не было с момента начала блокады. Пожарные ещё не закончили свою спасательную работу, но те цифры, которыми мы сейчас располагаем, говорят, что потери среди мирного населения исчисляются тысячами. Тысячами! – голос Жданова мгновенно возродил в сознании Рокоссовского образ маленькой девочки, которой он обещал прогнать немцев как можно скорее, и сердце военного протяжно заныло.
– Я прекрасно понимаю вас, Андрей Андреевич. Боль и страдания простых ленинградцев для меня очень близки, и это не просто слова, – генерал на секунду замолчал, стараясь унять чувство гнева и боль в груди. – Со всей ответственностью заявляю, что мы делаем все возможное, чтобы как можно скорее прорвать кольцо блокады и избавить город Ленина от угроз вражеских обстрелов и бомбежки.