Среди ночи он очнулся и раскрыл глаза. Перед ними опять оказалась любимая. Одиночество все чаще подталкивало его к тому, чтобы мечтать о возвращении к ней и обладанию, обладанию и обладанию… А ведь львиная доля пути была еще не пройдена, масса разных препятствий ждала впереди. Михаилу вспомнились мучения в прежних одиночных походах, которые он прошел двадцать, восемнадцать и пятнадцать лет назад. Сейчас приходилось не легче. Да и расстояние до любимой сильно возросло – против максимума в прошлых походах в две тысячи километров теперь было тысяч семь, и лишь по сказочному щучьему велению можно было одолеть их в один миг. Впрочем, даже Емеля не проводил своих экспериментов волшебного перемещения в пространстве на таких расстояниях, как здесь. Надеяться на скорую встречу было бессмысленно, но Михаил все равно мечтал.

Ему вспомнился первый день соединения с Мариной. Они вместе заехали на работу к Нине Миловзоровой за ключом от ее квартиры. Михаил по-прежнему считал, что Нина ему должна за несостоявшуюся близость в походе по Энгозеру-Воньге, а потому, как только им с Мариной понадобился приют, обратился прямо к ней, и Нина сразу согласилась устроить их у себя.

Дом, в который они направились, находился в одном из окраинных спальных районов Москвы, и им пришлось ехать не только на метро, но и на автобусе. Наконец, они оказались в новой для себя квартире. Нина оставила им белье, но, постелив постель, они сначала вдвоем отправились в ванную. И именно здесь Михаил впервые увидел любимую обнаженной, и это потрясло его даже сильней, чем он ожидал.

Они вместе стояли в ванне, он намыливал Марине не только спину, но и другие места, которых прежде еще не касался даже через одежду. Марина избегала прямо смотреть в его сторону, но сама ни от чего не уклонялась.

Михаил помог ей вытереться, и Марина ушла, а он поспешил закончить свое мытье. Когда он появился в спальне, Марина лежала на белой постели без покрывала. Ее светящееся теплым розовым светом тело действовало завораживающе. Длинные темные волосы были веером расстелены по подушке поверх головы. Еще ни одна женщина, с которой он бывал близок, не расстилала их так. Взгляд Марининых глаз был устремлен вверх. Вся ее фигура поражала невероятной эстетической пропорциональностью. Михаил не сразу сообразил, что именно создавало такой чудесный эффект. Только потом он догадался, что дивные пропорции принадлежали другому эталону красоты, нежели тот, к которому привыкли европейцы с эллинских времен. Та красота, которой Небо наделило Марину, восходила к более древней, чем эллинская, традиции Индии и Шри Ланки – груди больше, талия тоньше, бедра полней и круче, чем у Афродиты, и хотя Михаил видел замечательные женские тела не только в художественных галереях и музейных экспозициях, подобной дивной и завораживающей гармонии он до сих пор не встречал. А еще он любовался ее головой и лицом, проникаясь все большей уверенностью, что вот, наконец, обрел свою мечту. Так он стоял и переводил глаза то на лицо, то на тело. Возможно, это длилось всего несколько секунд, но это были секунды другого времени.

Потом он шагнул вперед и прилег на бок рядом, возвышаясь над нею. Вот тогда Марина перевела взгляд на него, и он начал целовать ее губы, глаза, лоб, щеки, груди, живот и темный треугольник под ним, так же великолепно гармонировавший с цветом тела, как и волосы на голове. Он целовал, переполняясь желанием, и прошелся губами с поцелуями по ее бедрам, голеням и ступеням, вернулся наверх к рукам и снова спустился к лону. Оттягивать главное больше не было сил. Он рукой попросил ее раскрыть бедра и поспешил заполнить собой освободившееся пространство. Пальцы нащупали губы и вход, и он впервые погрузил себя в недра, ставшие любимыми на всю жизнь. Теперь его целью было дать Марине все, что он мог. Его целиком поглощал сладостный труд, и все же Михаил сделал еще одно открытие – она одновременно воспринималась и как молодая девушка, и как искушенная женщина, нисколько не скрывавшая свой собственный долгий сексуальный опыт, и это восхитило его. Конец наступил тогда, когда они оба захотели этого.

Потом, когда они отдыхали, Марина освобожденно и радостно улыбалась. Под большими дугами черных бровей ее карие глаза золотились и струили любовь. Они сливались друг с другом еще дважды, пока не приблизилось время уходить. И оба раза они это делали по-новому, наслаждаясь способностью безгранично одаривать друг друга и не испытывая при этом ни стеснительности, ни сомнений в том, стоит ли сразу показывать друг другу свои пристрастия и умения. В тот день они враз перешагнули через все ступени наслаждения от основания до вершины плато, откуда им открывалось огромное пространство для многолетнего разностороннего узнавания друг друга, которому, собственно, и посвятили свою дальнейшую совместную жизнь. Оглядываясь назад, Михаил признавал, что именно мягкое, незапретительное поведение Марины позволило ему удержаться от соблазна заглядывать дальше в ту сторону, где изыскательский секс подминает под себя и губит любовь, требуя новых партнерств и комбинаций и наблюдений за по-всякому совокупляющимися людьми. Да, в мыслях ему представлялось занятным многое из этой сферы, и порнодемонстративность сама по себе не отталкивала его, и все же он не забывал, что искусственное обострение сексуальных изысков и впечатлений потребует слишком высокую плату с каждого, кто не подумает, к чему он вернется назад, когда обнаружит, что впереди нет ничего нового, да и вообще ничего притягательного больше нет, а сзади остались одни пепелища любви, которую по глупой неуемности и любопытству променяли практически на скотство. Марина наверняка понимала это лучше его, и Михаил, пусть и не очень охотно, но все-таки без сожалений признал ее позицию верной и после этого запретил себе даже мысленно попустительствовать себе в том, что могло бы нанести ущерб их любви и отношениям. Никто и ничто не могли сравниться с Мариной и с тем, что она дарила ему искренне и безоглядно. Однажды она даже напугала его своей готовностью безоглядно отдать себя и свою жизнь за него. Михаил хорошо помнил, где его пронзила мысль об этом – вроде бы совсем не там, где она могла бы проявиться. В букинистическом магазине они в какой-то момент оказались у разных прилавков. Было довольно людно, но, отойдя от тех книг, которыми интересовался, Михаил сразу нашел глазами Марину и тут же заметил, какое смятение передалось ее фигуре (а видел он ее со спины) оттого, что она потеряла его из вида. И тот отчаянный поворот головы и мгновенное распрямление спины лучше слов сказали ему. что она не промедлит и микросекунды, чтоб прикрыть его своим телом в случае опасности. Такого самопожертвования, тем более от такого человека, превосходящего его по всем статьям, Михаил безусловно не стоил. Зато после этого случайного наблюдения он уже твердо знал, что его долг – успеть упредить ее.

После встречи и сближения с Мариной его стремление к женщинам определенно перекристаллизовалось. Вместо всех тех, к кому его тянуло и продолжало тянуть, он готов был замкнуться на ней одной. Марина стоила всех остальных, и ее любви надо было соответствовать изо всех сил.

Михаил давно уяснил для себя, что одноразового решения будет недостаточно. Любая стоящая женщина бросала вызов самим фактом своего существования – и это как минимум. Ну, это было еще ничего. Она не старается идти навстречу, он не старается идти навстречу. Разминуться в таком случае несложно. Другое дело, если дама заинтересована и активна. Такой вызов очевиден и требует больших усилий для удерживания себя на безопасной дистанции от источника соблазна. Здесь, в тайге, слава Богу, вызов никто не бросал, да и бросить не мог, и потому искушения не имели конкретного облика. Но предметными они все-таки были. В темноте перед собой он видел женщин. Они сами были очень соблазнительны, и занимались соблазняющими делами. Михаилу эти видения казались странно подстрекательскими – наверно, потому, что в отличие от соблазнов, которыми Сатана искушал Христа в пустыне, соблазнительные картины, рисовавшиеся Михаилу, реализоваться никак не могли, но, тем не менее, они словно готовили его к тому, чтобы он согласился делать все это как только представится возможность, вместо того, чтобы отстраниться решительно и бесповоротно, как подобает любящему и любимому мужу, знающему, что в этой жизни надо ценить и чем ради главного надо пренебречь. Кто для него персонифицировал главное, было совершенно несомненно. Любое человеческое и женское совершенство воплощала в себе Марина, но пока в их союзе совершенной была только одна ее сторона.

Этим и объяснялась его тяга к другим женщинам, кроме Марины, хотя совсем немногих можно было в чем-то с ней сравнить. Конечно, это слегка оправдывало его в собственных глазах, когда свойства этих женщин оказывались близки к достоинствам жены – а это само по себе значило очень многое. Однако с годами у Михаила ослабевала и эта подспудная неистребимая тяга, обусловленная природным стремлением любого самца вступить в связь с возможно большим числом самок, и он не жалел о такой потере. Возможно, благодаря этому обстоятельству его поведение становилось достойнее и пристойнее, несмотря на то, что это не было результатом лишь его собственной волевой настойчивости, которая действительно могла бы украсить его. В этом ему было далеко до Марины. И все-таки он считал, что нечто лучшее обосновалось в его сознании и поступках не только оттого, что он старел. Наверное, еще и Сам Всевышний помогал ему прямой поддержкой – как это обнаружилось в один обыкновенный будний день, о котором Михаил, однако, должен был помнить постоянно. Он шел тогда по улице Горького к метро на площади Пушкина из комитета по науке и технике после сильно затянувшегося заседания, чувствовал себя усталым и потому очень удивился, когда какая-то сила потянула его зайти в ювелирный магазин «Березка», в который он вообще никогда прежде не заходил. И время для посещения было странным. Это не был канун дня рождения Марины или кого-либо из самых близких. Все-таки он повиновался направившей его туда силе и вошел в магазин. Пришлось пройти вдоль всех витрин, прежде чем он наткнулся на предметы, которые могли заинтересовать его по привлекательности и цене – броши с самоцветами, оправленные в серебряную скань. Среди них были явно удачные и не слишком дорогие. Он подумал, что в состоянии приобрести ту брошь, которая особенно понравилась, тем более что нужные деньги были при нем.

Но он так и не смог докопаться в памяти до повода, по которому ему НАДО было бы купить эту брошь. С мыслями о странности и необычности посещения «Березки» Михаил вышел на улицу Горького и пошел вверх. У входа в Елесеевский магазин ему снова кто-то напомнил, что надо зайти и в него, и он, не пытаясь сопротивляться, зашел. В винном отделе не было любимых им грузинских и румынских вин, зато имелась болгарская «Медвежья кровь», которая тоже нравилась, но не так сильно. Решив, что при необходимости купит бутылку в любой другой день, он покинул магазин.

Уже в метро Михаил снова почувствовал, что мысли сами собой крутятся и роятся вокруг брошки с яшмой в серебре и «Медвежьей крови». «Медвежья кровь», «Бычья кровь»…Нет, это было уже венгерское вино. Сегодня в Елисеевском он его не видел. Зато они с Мариной пили его как раз после первого сближения. И было это пятнадцать лет назад. – «Стой! – в ужасе крикнул он на себя. – Неужели забыл?» И начал судорожно вспоминать, какое сегодня число. Получилось, что Силы небесные соединили их с Мариной в квартире Нины Миловзоровой именно в этот день РОВНО пятнадцать лет назад и потому ОНИ же так настойчиво напоминали, что ему безотлагательно надлежит предпринять.

Надо ли говорить, что он вернулся и в ювелирный магазин, и в Елисеевский гастроном и вышел оттуда с соответствующими покупками.

Марина сначала тоже удивилась подарку, потом вспомнила. Тот день не был официальной датой образования их семейного союза. Зато он был фактическим днем сближения, на пять лет без трех недель опережавший день посещения ЗАГС»а. Больше всего Михаила обрадовало, что Марине подарок понравился не только как знак внимания, но и сам по себе – именно этого он и хотел, заблаговременно думая о памятной дате, боясь забыть о ней и пропустить – и забыл бы, если бы Самому Всевышнему не было бы угодно напомнить о семейном празднике самым недвусмысленным образом. Как было не склониться в благодарности перед НИМ?

Вот и теперь – в одиночестве и в ужасающей дали от любимой – Михаил после долгих размышлений склонялся считать сексуальные наваждения не происками дьявола, а напротив – данным Свыше предупреждением насчет того, что окончательность выбора в пользу верности избраннице, давшей ему настоящее счастье, предстоит подтверждать многократно, а не единожды – то есть столько раз, сколько тебе покажется, что та или иная женщина заслуживает твоего отклика в свою пользу. И действительно – она-то, может, и заслуживает, да ты рискуешь оказаться много ниже ожиданий – и любимой жены, и своих собственных, и, вполне возможно, Самого Творца, возлагавшего на тебя определенные надежды насчет того, что ты сам управишься с проблемами достойно, а не кое-как.

Наверно, только святым не угрожали прежние преодоленные ими напасти, потому что за их заслуги Всевышний уже поднял их выше соблазнов на такую орбиту, где святых уже было никому и ничему не достать – ни желанию осчастливить дамочку в натуральном виде, ни зависти слабых волей и духом людей, ни чьим-то паразитическим расчетам на чужих плечах въехать в недоступный для них рай. Михаил чувствовал, что пока Господь Бог был милостив к нему и не взыскивал строго за скоромные мысли, но это вовсе не означало, что Его терпение нельзя было истощить. Особенно в тех случаях, когда уже точно знаешь, что именно в деяниях людских неугодно Создателю, а ты все еще повторяешь грех так, как будто еще его не осознал.

Если судить по тому, как до сих протекал поход, Всевышнему было угодно не взыскивать строго со смиренного в каком-то смысле грешника Михаила. С маршрутными препятствиями он справлялся, действуя и по интуиции, и по уму, со смирением вел свое хозяйство не только в хорошую погоду, но и в дождь. И палатка у него не промокала, и вещи внутри нее и на нем самом сырели не слишком сильно. За все это он на дню благодарил в своих мыслях Вседержителя судеб много раз. По ассоциации с собой Михаил подумал о встреченной компании, у которой были в точности такие же проблемы на том же пути, как и у него. Какие-то из них проще решались в коллективе, какие-то, наоборот, сложней. Все же он был почти уверен, что эти туристы проскочили мимо, пока он стоял на дневке, и теперь недосягаемо для него удалились вниз по Реке. Мысль об этом принесла облегчение – он и сам не знал, почему. Или действительно из-за того, что две ладные дамы в таком случае уже больше не могли возмущать его монашеский покой? А разве без их появления он не думал бы о сексе, не видел бы растравляющих воображение порнокартин в своем мозгу? Видел бы, конечно. Совершенно точно видел бы. Настоящие монахи, убивающие свою плоть в обители молитвой, трудами во Славу Божию и постом, и то не избегали искушений, которые так и перли наверх, в голову, изнутри. Конечно, избегать встреч с этой компанией ему было совсем не обязательно. И все-таки без нее ему стало бы лучше. Он был бы один, вполне один наедине с Рекой. Это само по себе делало бы испытания, на которые он сам себя обрек, более цельными и определенными. Тем более, что отправляясь сюда, он вообще ни с кем не собирался соревноваться в скорости сплава, хотя и полагал, что надувная байдарка позволит ему тратить на прохождение пути меньше времени, чем любое другое судно, особенно на сложных участках. Чем быстрее вода, тем меньше в итоговой скорости сплава значит собственная ходкость судна на гладкой воде и все больше – ее маневренность и неуязвимость. По этим статьям «Рекин» здорово обставлял каркасные «Таймени». На нем можно было позволять себе такие импровизации, какие каркасным байдаркам не по зубам. Получалось, что отпустить компанию вперед всего на один день было маловато для того, чтобы гарантировать себя от новых встреч с ней. Выходит, для этого придется притормаживать еще? В задумчивости Михаил достал карту маршрута и описание пути. Особенно задерживаться здесь без Марины ему не улыбалось. Но если он снова нагонит этих туристов, они могут принять его появление как вызов к соревнованию и тогда понесутся вперед от него, очертя голову. Результат не замедлит сказаться. Произойдут новые навалы на камни и новые поломки, скорей всего, даже большие, чем первая. А этого он на такой реке никому бы не пожелал. Тем более, что многие, очень многие серьезные пороги были еще впереди, а селений, имеющих связь с Большой Землей, ближе чем за три сотни километров не было. Река же все больше переполнялась водой и делалась все опасней.