Нурдарен выбрал самого большого кита. Левиафан был, судя по всему, не молод и многое испытал на своем веку и на своей шкуре. Она, его шкура, темно-коричневая местами была белесой от множества паразитов, полипов, возле дыхала виднелись шрамы — следы зубов косаток, а на правом боку — зарубцевавшаяся рана от неудачно нанесенного когда-то удара гарпуном.

Фабиан подумал, что старина Антти не случайно выбрал именно этого кита: ему, очевидно, было интересно сразиться с ветераном, упущенным в свое время китоловами, возможно, и самим Нурдареном.

Антти сделал знак гребцам сушить весла, вынул изо рта трубку, спрятал ее в карман и вознес над головой руку с тяжелым гарпуном. Все в шлюпке замерло. «Ха!» — яростно выдохнул Антти, и в ту же секунду гарпун, неся за собой крепкий просмоленный линь, вонзился в бок животного чуть повыше старой раны.

О, если бы кит был наделен даром речи, каким громовым голосом вскричал бы он: «За что, человек!» Но он не мог даже застонать… Он лишь содрогнулся всем своим громадным телом, выпустил из дыхала кровавей фонтан и, обезумев от боли, помчался неведомо куда.

— Трави линь! — обернувшись, гаркнул гарпунер.

Но подручный и без напоминания делал свое дело: линь разматывался с немыслимой быстротой и от трения о фальшборт даже дымился, так что приходилось поливать его водой. Шлюпка неслась, словно подняв невидимые паруса, то зарываясь носом в волны, то взмывая на гребнях. Фабиан и его товарищи сидели, вцепившись в банки и планширь[27].

— Далеко не уйдет, ха! — весело кричал стоящий на носу и осыпаемый дождем брызг Антти. Он снова был прежним — общительным и жизнерадостным, и в зубах его вновь красовалась трубка, похожая на большой вопросительный знак.

…Левиафан начинал уставать: линь, раньше натянутый как струна, все чаще давал слабину. Фабиан выбирал ее, наматывая на вьюшку. Шлюпка подтягивалась к слабеющему киту. Но еще не все силы покинули могучее тело, и огромный хвостище пушечно бил по воде, каждую минуту грозя обрушиться на шлюпку.

— Фабиан! Ружье!

Хук уже подымал ствол крупнокалиберного ружья на уровень глаз. При отдаче приклад больно ударил в плечо.

— Молодец! Еще разок, для верности.

Громыхнул второй выстрел, и возгласы ликования раздались в шлюпке. Все было кончено. Выждав на всякий случай несколько минут, китоловы подошли вплотную к своей добыче. Громаднейшая туша слегка покачивалась на воде. Кит был из семейства гладких и не тонул.

Фабиан во все глаза смотрел на мертвого кита, не веря, что люди, маленькие, жалкие человеки, сумели одолеть такого гиганта. Приблизившись к Хуку, сидевшему в раздумье, Антти потрепал его по плечу.

— С почином тебя, малыш! Хорошо стреляешь, ха! В следующий раз доверю гарпун. — Заглянув парню в глаза, он понимающе усмехнулся: — Что, жалко? — И не дождавшись ответа, ответил сам, раскуривая трубку: — Конечно жалко… У меня это тоже было поначалу. А потом я подумал: а жалею ли я рыбку, которую поймал на крючок и выпотрошил, а потом сварил и съел? Нет, черт меня побери! А кит — та же рыбина, только в тыщу раз больше… А сколько добра дает он человеку: и жир, и мясо, и ус, и амбра, и бардер[28]. Вот когда сможем без всего этого обходиться, тогда и перестанем убивать китов. А пока — увы…

Охота продолжалась. Штили сменялись штормами, удачливые дни — месяцами разочарования. Из подручного Хук стал гарпунером, он отрастил бороду, начал курить трубку. Но в отличие от Антти Фабиан каждый раз, закончив охоту, снимал робу и переодевался в чистое.

Летом «Граф Берг» пошел на Гавайи, где находилась главная база русско-финского китоловного общества, сдавать выработанную продукцию. По прибытии в базу капитан имел тяжелый разговор с агентом компании, который сказал, что двести пятьдесят баррелей[29]жира и четыре тысячи фунтов бардера смехотворно мало для такого большого судна, как «Граф Берг», что другие суда привезли вдвое больше. Уязвленный швед запальчиво ответил на ломаном английском:

— Следующий год мой судно больше всех китов поймать! — И взял курс в северо-западную часть Тихого океана, в малоисследованные районы, где, по слухам, китов было так много, что «по их спинам можно гулять».

Там, в неприветливых северных широтах, Фабиан потерял своего друга и учителя.

Случилось это в Японском море. Марсовый со своей площадки засек большое стадо китов. Последовала команда спускать шлюпки на воду. Фабиан (он к этому времени работал самостоятельно, на шлюпке номер восемь) подошел к шкиперу, стоявшему на ботдеке и тупо жевавшему табак.

— Геррэ капитан! Барометр падает, может быть, переждем?