— Не надо клятв. Я вам и так верю.
В следующий момент Златка преодолела расстояние их разделяющее и повисла у него на шее. Дригиса с небольшим опозданием сделал то же самое с Серегой.
Бобров оторвался от Златкиных губ и строго предупредил:
— Чтобы без меня или Сержа нырять даже не пробовали учиться. А то всех отшлепаю.
Вечером меняли оливковое масло и рыбу на товар уже вчетвером. Дригисе выпало стоять на обрыве на страже, и она все время поглядывала вниз и очень переживала. Злате тоже не выпало нырять. Эту миссию взяли на себя Бобров с Серегой, которые, на этот раз, пыхтя и надсаживаясь, протащили через портал восемнадцатикиловаттный бензогенератор. Хорошо, что Вован навязал на него штатные спасжилеты и пловцам мешали только габариты механизма. Но вот поднимать его на обрыв пришлось уже талями, смонтированными на простенькой стреле как раз для таких случаев. Агрегат опустили прямо в подогнанную Прошкой повозку и отвезли пока во двор усадьбы, где тщательно замотав, сунули под навес.
Девчонки засыпали Боброва вопросами, но он только посмеивался и говорил, что они все узнают своевременно и первыми. Слово «первыми» их немного успокоило, но поздно вечером, когда уже все светильники были погашены, Златка, пользуясь всеми преимуществами «ночной кукушки», попыталась выведать подробности. Все преграды между ней и Бобровым в виде одежды были устранены и она, пусть и неумело, пыталась воспользоваться своими плюсами. Бобров, хоть голову и потерял, (а кто бы не потерял) все-таки бодрствующим очажком сознания пытался воспротивиться, но потом тем же очажком подумал «а действительно» и рассказал все. Ну, почти все. О законах Ома для полной цепи все же умолчал. Правда, примерно к середине его рассказа Златка сама перестала воспринимать действительность, а потом просто забыла, о чем спрашивала и для чего.
К тому времени как нанятый архитектор закончил сооружение мастерских (именно так Бобров назвал возведенный им странного вида сарай) и приступил к созданию эллинга (еще одно странное слово и сооружение) четверо единомышленников протащили через портал разобранную на части для пущего удобства горизонтальную ленточную пилораму, компактный рейсмусовый станок и всякий ручной инструмент как электрифицированный, так и нет. Как пилорама так и рейсмус были сильно подержанными и, соответственно, без инструкций и Бобров с Серегой долго ругались, пытаясь найти место для каждой из стыкуемых деталей. Девчонки старались помочь изо всех сил, но реально помочь ничем не могли и это их очень расстраивало.
Наконец пилораму смонтировали, генератор установили в изолированной пристройке, провода растянули и подключили. Серега разогнал посторонних, оставив только Прошку, который как открыл рот так его и не закрывал. Впрочем, Злата с Дригисой выглядели не лучше. Но они хоть теоретически знали (Серега тоже испытания не прошел).
Когда Серега запустил генератор, взревевший поначалу на холостом ходу, вся неподготовленная троица чуть позорно не обмочилась. Но Прошка показал себя мужчиной, а вот девчонки смогли удержаться только вцепившись каждая в своего мужчину. Так они и прошли к пилораме, попарно. Серега включил рубильник, закрутились барабаны, заныла, засвистела лента. Бобров с Серегой на пару потащили портал пилорамы к закрепленному между рельсов бревну диаметром никак не меньше восьмисот миллиметров. Пила врезалась в древесину, вбок фонтаном полетели опилки. Раздался непередаваемый воющий звон. Но девчонки восприняли его уже гораздо спокойнее. Златка даже подошла поближе. Отделившийся от бревна горбыль они восприняли как чудо света. Прошка даже ощупал поверхность спила. А вот первую доску, которую, выключив пилораму, Бобров с Серегой потащили наружу, они посчитали вообще нечто сверхъестественным. Прошка даже присел на корточки и осторожно тыкал в доску пальцем, а когда поднял голову, в глазах его было восхищение пополам с преклоне-нием.
Бревно было разделано минут за двадцать и, вытаскивая наружу последнюю доску, Бобров обратил внимание на стоящих вдоль стены усадьбы, обращенной в сторону мастерских, всех ее обитателей. Даже кухарку Ефимию.
После получения первых досок, Бобров занялся позабытым, как все считали, судном, которое стояло на пляже. Сначала его разделили двумя переборками на форпик, трюм и ахтерпик. Потом запалубили. А в ахтерпике сделали маленькую каютку. Старую мачту Бобров решительно отправил на дрова. Взамен была изготовлена новая, раза в полтора выше. И поставили ее ближе к носу. Ахтерштевень был спрямлен накладкой и на него навешено неслыханное новшество — перо руля взамен рулевых весел. Штурвал городить не стали, ограничились обычным румпелем. Правда, рулевому пришлось бы пригибаться, когда над ним будет пролетать гик, выходящий ноком за корму.
Вобщем, бывший хозяин судно в этом выкрашенном в белый цвет красавчике, ни за что бы не узнал. На волнах теперь покачивался приличных размеров парусный шлюп с гафельным гротом и стакселем, галсовый угол которого помещался на недлинном бушприте. Чтобы уменьшить боковой дрейф, к килю на анкерных болтах был прикручен дубовый брус, а остойчивость обеспечивал балласт из чугунных чушек. Кораблик перегнали к новой пристани, и Бобров озаботился набором команды. И пока его агенты шерстили безработный плавсостав в порту, он погрузил всех желающих на корабль и вышел в море
Верфь
Все наличные силы усадьбы кроме Ефимии, потому что, как было замечено, какая бы война вокруг не бушевала, обед должен быть по расписанию, бросили на сбор винограда. По словам Андрея, которому приходилось верить, потому что ни Бобров, ни Серега в винограде не разбирались вообще, на виноградниках усадьбы выращивались целых четыре сорта. Он называл их греческие названия, но оба хозяина называли их проще и прозаичнее — виноград. Два сорта, черный и светло— зеленый предназначались для изготовления вина. Соответственно, красного и белого. Сами ягоды были мелкими и невидными, но зато кисти плотными и крупными. Другие два сорта Бобров условно назвал столовыми. Потому что их подавали к столу. А как еще было их называть.
Кисти срезали специальными кривыми ножами и в корзинах таскали к давильне. Если кто видел фильм «Укрощение строптивого», тот должен помнить, как Челентано босыми пятками давил виноград. Так вот, все было не так. Ну, за исключением пяток, конечно. Не было бочек, веселой толпы, Челентано и музыки. Была небольшая каменная площадка, на которую ровным слоем укладывали виноград. Потом брался раб потяжелее, ему тщательно отмывали ноги и, предварительно дав плетей, чтобы шустрее двигался, запускали на площадку. Раб давил виноград и сок стекал по желобу в ферментационную цистерну, представлявшую собой обычный каменный ящик, только большой.
Таких площадок было три, а цистерн девять. Андрей с ног сбивался, и все обитатели усадьбы сбивались с них тоже. Потому что рабов потяжелее не было и приходилось на каждую площадку запускать по два человека, которые после танцев на винограде, зачастую, падали едва ли не замертво. Бобров даже подумал, что описанный Андреем способ с рабом и плетью более экономически выгоден.
Серега принял в сборе винограда и изготовлении вина живейшее участие. Не то, чтобы ему нравился процесс. Просто он желал максимально приблизить срок получения молодого вина. А вот Бобров, глядя на эту битву за урожай, призадумался, велел Прошке закладывать кобылу и отправился к Агафону, желая обсудить с ним пришедшую в голову мысль.
Когда богатый усадебный выезд, оснащенный рессорами и откидным верхом, подъехал к воротам постоялого двора, и одетый по последней афинской моде Бобров важно сошел на землю, встречен он был едва ли не почетным караулом. Агафон, который стал еще толще и глаже, проводил дорогого гостя в отдельную комнату и распорядился подать самого лучшего вина.
Бобров отхлебнул из кратера, слегка поморщился (никак он не мог при-выкнуть к манере греков портить хорошее вино медом) и осторожно поинтересовался у Агафона, как тот относится к скифам.
Агафон точно был греком, а не евреем, но он посмотрел недоуменно и задал встречный вопрос: