Так что в триклиний Юрка явился уже через двадцать минут после Серегиного визита умытый, выбритый и благоухающий чем-то вроде «Тройного одеколона». Ложа уже были убраны, посередине помещения стоял большой стол, окруженный не менее, чем полудюжиной стульев. Вся вчерашняя компания уже восседала за столом и вполголоса переговаривалась.

— Бери в углу стул и садись вот здесь, между нами с Серегой, — распорядился Бобров. — Меланья! — крикнул он в сторону двери, и когда та приоткрылась, сказал: — Принеси, пожалуйста, еще яичницу и кофе.

— Так вы тут еще и кофе пьете? — поразился Смелков.

— Ты чего ж, думал, нас вообще цивилизация не коснулась? Сам же кофе покупал, — удивился Бобров.

Юрка понял, что он опять попал пальцем в небо и поэтому все оставшееся время завтрака благоразумно молчал. Впрочем, завтрак много времени не занял и из разговоров Юрка понял, что очень скоро он увидит Херсонес, так сказать, воочию. Мнения разошлись только по виду транспорта. Златка горой стояла за лодку, мотивируя это тем, что, во-первых, туда влезут все и еще место останется, а во-вторых, на море нету пыли и тряски. Бобров и Серега вроде как ее молчаливо, но поддерживали. Дригиса, чувствуя, что остается в меньшинстве, надулась. Серега начал колебаться и Бобров, видя такое дело, велел ему ехать на повозке и тогда захватить с собой Ефимию, которая собиралась на рынок. Дригиса посмотрела на Боброва благодарно, а Серега почему-то скис.

Компания, которая собралась идти морем, подошла к пристани как раз, когда ведомые Андрэ рыбаки пришвартовались после проверки ловушки. Андрэ обрадовался, и только попросил подождать пока один из них отнесет корзинку с рыбой на кухню. «Дань Посейдону» была уже выгружена и подвешена к специальному крюку под водой. Бобров, Юрка, Златка и Прошка быстро загрузились, стараясь не попадать в заполненный рыбой отсек, лодка отвалила, и Андрэ уже вполне профессионально поднял парус. Выйдя из-за мыса, они увидели пылящую по дороге к городу повозку и бурно порадовались за Серегу с Дригисой.

Кому как, а Юрке понравилось плавание под парусом. Тишина кругом, только плеск волны о борт и едва слышное гудение парусины. Опять же, прохладно и пыли никакой. Ну покачивает слегка, но это издержки. Тем более, что покачивание ничего кроме сна не навевает.

Порт произвел на него еще одно неизгладимое впечатление.

— Если так дальше пойдет, — подумал Смелков. — То у меня накопится туча этих самых неизгладимых впечатлений. Впереди же еще встреча непосредственное городом и посещение лавки.

Бобров глянул на разинутый Юркин рот и тонко улыбнулся.

Когда пристали к берегу и рыбаки во главе с Андрэ занялись выгрузкой улова, Бобров сказал:

— Вы ту подождите минут несколько, а я до верфи смотаюсь. Мне только справки навести.

Бобров ушел, сопровождаемый верным Прошкой, который гордо носил черный кожаный пояс с закрепленным на нем клипсой китайским автоматическим ножом. А Смелков остался вместе с Златкой. Греческим он владел откровенно хреново, а общаться с девушкой знаками посчитал, чуть ли не оскорбительным. Поэтому оба молчали, поглядывая в сторону, куда ушел Бобров. А тот вернулся быстрее, чем предполагалось.

— Вот что, — сказал он. — Ты, Юрик иди к Никитосу в лавку. Прошка тебя проводит. Прошка покажи ему потом город, а Сереге скажи, чтобы немедленно бежал на верфь. Передай, что нам корабль предлагают и пусть сразу глянет, что там у Никитоса в кассе. Давайте. Пошли, Злата.

Серега, услыхав такую новость, бросился в порт чуть ли не бегом. Однако, к тому времени, когда он пришел на территорию верфи, Бобров уже вылез из судна и разговаривал с хозяином и мастером. Злата стояла рядом и с интересом прислушивалась. Серега, прежде чем подойти к занятому разговором Боброву, обратил внимание на корабль.

На первый взгляд просвещенного человека, имевшего какое-никакое от-ношение к судоходству, предложенный корабль напоминал скорее, большую лодку. Серега прикинул, что по размерам он почти один в один их ботик, может быть, только немного пошире.

— Серега, иди сюда, — позвал Бобров. — Смотри, нам предлагают вот эту посудину за триста пятьдесят драхм. Киль и набор из акации, обшивка — ливанский кедр. Возраст — десять лет. Но это примерно. Построен в Гераклее, причем мне это преподнесли как достоинство. Я конечно в местных материалах не силен, но, скорее всего, ливанский кедр — это надолго.

— Шеф, я-то тем более не силен. Но ты посмотри на соотношение длины к ширине. Это же с трудом три. Ну и куда он уплывет. Это ж не корабль, это какая-то «поповка» получается. И потом, тут метров пятнадцать, если мне глазомер не изменяет. А на такой скорлупе переться через Черное море может только псих.

— Тю, — сказал Бобров. — Вы, Серега, несколько неправы. Взять хотя бы «Спрей» небезызвестного Джошуа Слокама. Тот вообще был длиной в жалких двенадцать метров. А ведь обошел вокруг света. Так что мимо.

— Ладно, — сказал Серега, ничуть не смущаясь. — А что ты скажешь насчет обводов? Тоже кого-нибудь в пример приведешь?