– Куда деваются цивилизации после того, как умирают?
– Гм… – Корнелий даже ложку отложил, провел ладонью по затылку. – Ну… я не уверен, что цивилизации смертны…
– Смертны, – отмахнулся Червоточин. – Иначе мы бы наблюдали следы их пребывания во Вселенной. Если никто с нами не пытается установить контакт на волне водорода, то единственным рациональным объяснением парадокса Ферми следует признать – цивилизации, как и звезды, рождаются, эволюционируют и умирают. И если так, а я в этом не сомневаюсь, закономерно поинтересоваться – что после себя оставляют смерть-цивилизации, то есть цивилизации, вступившие в посмертную фазу своего существования?
– Ну… право… развалины, артефакты какие-нибудь… да мало ли что осталось от земных цивилизаций, прекративших свое существование…
– В точку! – Червоточин с силой хлопнул ладонью по столу. – Мы перед собой имеем опыт земных цивилизаций, но, согласитесь, Корнелий, от многих из них не осталось никаких руин, никаких артефактов. Что сохранилось от Атлантиды? Лемурии? Гипербореи? Всего лишь обломки невообразимо древних технологий. Наши предки их почитали за магию и волшебство, достаточно вспомнить карты Таро, гексограммы и прочие штучки, противоречащие нашему научному складу ума.
– Платон писал об Атлантиде, – задумчиво сказал Корнелий. – И, кажется, это единственное письменное свидетельство, оставшееся о той цивилизации.
3. Отпрыски звезд
Червоточин с подозрением уставился на гостя.
– Бездна поглоти, Корнелий, похоже, вы все-таки знаете, о чем я перед вами распинаюсь?
– Нет-нет, право… – Корнелий поднял руки вверх, демонстрируя пустые ладони, столь древним жестом подтверждая чистоту помыслов. – Мне очень интересно то, что вы рассказываете… Но моя привычка, возможно, затрудняет подобные разговоры… профессиональная аберрация своего рода.
– О чем вы? – Ариадна не удержалась, оторвалась от вязания, и Корнелий с улыбкой взглянул на нее.
– Видите ли, в ходе любого разговора я пытаюсь про себя смоделировать – что будет сказано, мысленно проговариваю возможные варианты и сравниваю с тем, что происходит на самом деле. Делаю следующую итерацию, опять сравниваю…
– Очень полезно при допросах и пытках, – ядовито сказала Ариадна. – Таким манером вы определяете – говорит человек правду или лжет?
Корнелий пожал плечами, а Червоточин положил ладонь на руку жены:
– Право, дорогая, не преувеличивай. Мы всего лишь беседуем. Никто никого не пытает и не допрашивает, хотя у нас имеется походная дыба, ее всегда можно одолжить нашему уважаемому комиссару. Ты же знаешь мои чувства к тебе. Я даже новый корабль назвал твоим именем. Как вам, Корнелий? «Ариадна»! Правда, он еще только проектируется, ибо использует принципы движения, которые открывает теория сингулярностей.
Ариадна поморщилась. Шутка мужа, как всегда, вышла неуклюжей. Способностью к остротам он не блистал. Но все же не преминула ответить:
– К тому же он не отличается благородством форм. Больше похож на спутанный моток нити. – Она подняла и показала свое вязание. Впрочем, Червоточин уже потерял к ней интерес.
– Так вот, – Червоточин откинулся на спинку седалища, извлек из кармашка комбинезона любимую серебряную зубочистку, – вы совершенно правы, Корнелий, упомянув Платона. Идеи – единственная нематериальная, а потому вечная субстанция, она может преодолевать пространство и время. Нужна лишь малость – придумать способ отвязать идею от материального носителя.
– Разве подобное возможно? – Корнелий сцепил длинные пальцы в замок и оперся на них подбородком. Крючковатый нос нависал над тонким ртом комиссара как ятаган, и Ариадна вновь поразилась возникшей у нее метафоре. Корнелий явно происходил из генетической линии монголоидов, и помимо воли у нее перед мысленным взором побежали цепочки генома, соответствующие возможным предкам комиссара. Тоже своего рода профессиональная аберрация.
– Для цивилизации с определенного этапа развития – несомненно. Более того, идеи становятся фундаментом для возникновения последующих цивилизаций, когда предыдущей приходит срок угаснуть.