К концу обеда Ариадна вообще перестала понимать, о чем говорят Корнелий и Червоточин. Корнелия она про себя продолжала именовать незваным гостем.

Они сидели в столовой, рассчитанной на одновременную трапезу нескольких десятков человек, но сейчас их было всего трое в полутемном и неуютно гулком помещении. Да и обед оказался под стать запустению – суп из хлореллы, отбивная из хлореллы и гарнир из все той же хлореллы. Чего-чего, а хлореллы на базе в достатке. Огромные чаны, укрытые глубоко под поверхностью планетоида, регулярно выдавали на-гора такой объем продукции, что живо напоминала Ариадне сказку про волшебный горшочек, он варил кашу и никак не мог остановиться, так как слова, останавливающие процесс, оказались утрачены.

Неустранимо зеленоватый оттенок, присущий всем производным хлореллы, будь то гарнир или мясо, Корнелия нисколько не смущал. Он уплетал порции за обе щеки, а затем, извинившись, просил добавки. Линия доставки, встроенная в стол, не функционировала, поэтому Ариадне пришлось взять на себя роль гостеприимной хозяйки, то есть сходить в пищеблок и синтезировать для незваного гостя еще кусок отбивной. Она с трудом удерживалась от желания придать ей какой-нибудь неподобающий вкус, например, вареной подметки. Но больше раздражало даже не само явление Корнелия, сколько неподдельная радость Червоточина от появления на станции свежего человека. Ему и в голову не приходило, что Корнелий имеет власть закрыть все его исследования, воспользовавшись правом вето. Чтобы хоть как-то успокоиться, она прибегла к привычному средству – извлекла из ридикюльчика вязание, крючки и погрузилась в плетение сложного узора, вполуха прислушиваясь к беседе.

– Нет, нет, нет, увольте меня, комиссар, от необходимости говорить о теории сингулярностей. Никто не может понять сингулярности, это совершенно новая физика на совершенно иных когнитивных принципах. Она требует веры, а не ума, вот что отказываются принимать все эти так называемые оппоненты! Скорее ее поймет безголовый, нежели бессердечный… Что за безумная идея натравить на меня комиссара по братству! Уж простите, Корнелий, специфика моих занятий требует держаться подальше от общества, дабы не навредить ему своими опытами… А что касается братства, то его у нас – пруд пруди!

Корнелий молча развел руками, его вид говорил – что поделать, я человек подневольный, и если кому-то пришла в голову мысль вернуть знаменитого ученого в лоно социума, то комиссар по братству обязан заняться этим вопросом.

Червоточин резко изменил тему:

– Вы наверняка слышали об открытии группой Борисова тонкой структуры реликтового излучения? – продолжал беседу в своей излюбленной манере вопросов и ответов Червоточин. – По крайней мере, они утверждают, что в некоторых выделенных направлениях изотропия реликтового излучения нарушается и при соответствующей обработке можно выделить нечто, похожее на непериодические сигналы.

– Белый шум? – предположил Корнелий. – Кстати, подобную идею о том, что на нашу цивилизацию оказывает…

Червоточин, как обычно, не дослушал:

– Нет, первичная обработка позволяет выделить информационную составляющую тонкой структуры. И в связи с этим возникает любопытная гипотеза, уважаемый Корнелий. Гипотеза смерть-цивилизации.

Корнелий поперхнулся хлореллой.

– Простите… ради бога… что еще за смерть-цивилизации?

Ариадна готова была поклясться, что Корнелий переигрывал. Он явно знал, о чем вещал Червоточин, но не показывал вида, то ли следуя этикету гостя, хоть и незваного, позволяя хозяину высказать все, что накопилось за душой и на уме, то ли ловко вытягивая информацию из ничего не подозревающего Червоточина. Только с какой целью?