Книги

Лабиринт для Минотавра

22
18
20
22
24
26
28
30

Удивление есть функция наблюдателя. В отсутствие наблюдателя какие бы непонятные события не совершались, никто не может определить их в качестве таковых, взяв на себя смелость и невзирая на свой ограниченный опыт, вынести суждение о возможности или невозможности произошедшего. А что такое жизнь, как не опыт, весьма ограниченный по времени и в пространстве. Это притом, что машины, обладающие гораздо более совершенными возможностями наблюдать и сравнивать, лишены способности удивляться, так как в исчислении вероятностей исходят из математических операций, не предполагающих учета и тем более привнесения в них эмоций.

И потому в отсутствие наблюдателей некому оказалось размышлять над тем, каким образом «тритон» приплыл к Венере, а затем и к Лапуте. Эта траектория не могла существовать, так как брала начало из недр светила, что, конечно же, немыслимо и предположить.

Машины, приведя «тритона» к стыковочному узлу и выполнив процедуры по откачке воды и допуску прибывших на Лапуту, не были удивлены даже тем, что немедленно насторожило Минотавра, ступившего на поёлы стыковочного отсека и на них же освободившего содержимое легких и желудка. Не удосужился искать «блевотницу».

Вокруг царило запустение. Как в какой-нибудь лесной чащобе, где с повалившихся от древности стволов деревьев свисают клочья паутины и плотная борода мха, а из гнилых луж торчат гигантские фосфоресцирующие поганки. И смрад запустения – густой, настоявшийся. Залети сюда шальная стрекоза – немедленно застынет в нем, будто в смоле. Неизвестно, приходили подобные аналогии на ум самому Минотавру, так как ум его являл потемки. Увиденное разозлило, он свирепо замычал, что совсем не подобало разумному существу, сорвал со стены аварийный свисток и дунул в него изо всей мочи, надеясь созвать не только дежурную команду отсека, но и сектора, а может, чем он не шутит, и всей Лапуты.

В диафрагму раскрытого люка заползли щупальца санитарного контроля, но ничего внутри не обнаружили. Это не вызвало у них никакого удивления, они тоже не годились на роль пресловутого наблюдателя, который способен не только выносить суждения, но и переживать что-либо по их поводу. В соответствующие ячейки памяти управляющих машин залилось: на Лапуту прибыл «тритон» с одним пассажиром, об остальных двоих ничего отмечено не было.

Сам новоприбывший ничем в своем поведении не показал, будто на «тритоне» находился кто-то еще, кроме его громадной и устрашающего вида персоны. «Тритона» окутал силовой гамак и подтянул к жадно шевелящимся щупальцам актиний послеполетной профилактики. Находись поблизости все тот же несуществующий наблюдатель, он наверняка содрогнулся бы от внешности Минотавра и его габаритов, едва вписывающихся в узость служебных коридоров данной части Лапуты, где размещались стыковочные узлы. По сравнению с тем, что Минотавр представлял собой в Санаториуме, он увеличился почти вчетверо, словно поглотив среднеразмерных представителей своего рода. Однако некому ни удивиться, ни задуматься, ни даже ужаснуться.

Впрочем, некто, кто мог претендовать на способность вернуть мирозданию макроскопическую определенность, здесь все же имелся – необычное существо, затянутое в белый скафандр с непроницаемым белым же колпаком, делавшими его похожим на призрака, толкало груженную всяческой электронной рухлядью магнитную платформу в сторону стоящего под водяными парами челнока. Ему предстояло нырнуть в толщу атмосферы и доставить белого призрака с его добычей на поверхность Венеры. Минотавр мог с ним столкнуться, и кто знает как закончилась бы их встреча, не стал бы новый властитель лабиринтов Лапуты не вчетверо, а вчетверо плюс один больше. Но примар, а это, конечно же, был примар, мусорщик планетоида, обшаривающий все закоулки и добравшийся даже до небесного острова, успел нырнуть в недра челнока на мгновение раньше, чем чудовище успело отреагировать и отстыковаться, тем самым избегнув встречи.

– Мерзость… запустение… – прорычал Минотавр, так и не удосужившись освободиться от костюма высшей защиты и к тому же, вновь захлопнув маску после того, как избавился от последних капель дыхательной жидкости. Подцепив носком валяющийся шлем пустолазного костюма, по какой-то причуде превращенный в мусоросборник, Минотавр ловко направил его в пасть утилизатора. Жадно распахнутые челюсти, ощутив добычу, вовсе не захлопнулись, перемалывая попавшее на клыки, а вяло разинулись. Шлем выкатился обратно на поёлы, но теперь покрытый пятнами утилизационной слюны. Слабый дымок обозначил начало автолиза, но подобными темпами самоликвидация шлема должна была длиться четыре четверки циклов.

Гидравлика по большей части вышла из строя, увлажнители еле-еле выдавливали последние капли рециркулированной жидкости и выбрасывали в лабиринты Лапуты разреженные облачка влаги. Атмосфера оказалась пересушена выше нормы, и даже Минотавру хотелось шире раскрыть пасть и раздуть ноздри, чтобы избавиться от подступающего ощущения асфиксии. Самое мучительное заключалось в том, что оно лишь маячило на грани восприятия, порождая беспокойство, будто каждый вздох может оказаться последним.

Минотавр яростно мотнул башкой и двинулся прочь из стыковочного сектора, стиснув кулачища и набычившись так, словно готовясь измолотить любого, неосторожно попавшего ему на пути. Мигавшие на стенах указатели приветствовали живое существо, за долгий период запустения все же появившееся в коридорах, и одновременно выгоняли из автоматики наведенную дрему и заставляли переключаться в нормальный режим.

Пока коридор оставался единственным, без ветвлений, Минотавр двигался по нему, задевая в технологических сужениях стены и потолок частями могучего тела, не обращая внимания на указатели. Лишь оказавшись в хабе, откуда расползались полупрозрачные черви проходов, остановился и некоторое время изучал объемные схемы, указующие обычным смертным пути продвижения по лабиринтам Лапуты. Поскольку к данной категории прибывших Минотавр себя ни в коей мере не относил, то изучение схем его нисколько не удовлетворило, на них отсутствовало главное – куда двигаться, чтобы попасть в средоточие нервных узлов управления.

В раздражении Минотавр отмахивался от все новых и новых маршрутов. Штатный маршрутизатор, натасканный на обслуживание рядового персонала, с невозмутимостью идиота подсовывал ему новые схемы. А персонал только-только вываливался из глубин транспортников, ошалевший от перелета и не мечтающий ни о чем ином, кроме как занять спальную ячейку, да получить ярлык на регулярный прием пищи в одной из многочисленных едален. Они ничем друг от друга не отличались – ни меню – все те же водоросли, чья вкусовая и внешняя отвратность с лихвой искупались полезностью и питательностью, ни обстановкой – длинные столы и скамьи, намертво соединенные с поёлами. Для тех, кто выбивался в ту или иную сторону из средних габаритов персонала, это было не совсем удобно, но точки их залегания во чреве Лапуты были разные, и каждый мог выбрать ближайшую к месту работы или отдыха.

3. Сумасшедший робот

Неизвестно, сколько бы Минотавр потратил времени на то, чтобы разобраться в хитросплетениях лабиринта, но тут один из коридоров загудел, его диафрагма разошлась, пропуская внутрь хаба фигуру, по странности не уступающую новоприбывшему. Существо жутко скрипело, будто его сочленения никогда не знали смазки. Лишь через некоторое время можно было понять – то не скрип, а бормотание, издаваемое при помощи средств, никоим образом не предназначенных для воспроизведения речи. Так пересмешники имитируют слова с помощью клекота и щелчков.

– Робот, – пробормотал сам себе Минотавр. Существо не обратило на него никакого внимания, если подобное вообще возможно, учитывая габариты чудовища. При всем несходстве механическое существо напомнило Минотавру Вергилия, его лоцмана и наставника в Санаториуме. Минотавр пытался вычленить в облике машины элемент, указывающий на источник кажущегося сходства, но ничего не получалось, возможно потому, что робот двигался до чрезвычайности споро и приходилось сначала действовать, а потом размышлять.

– Вот так, а теперь – вот так, и еще так, и пируэт! – скрипел конечностями робот, двигая ими, будто разучивал замысловатый танец, требовавший от исполнителя задирать ноги, чтобы ступни взлетали выше макушки, а металлические кулачища при этом колотили по коленным сочленениям, дополняя скрип металлическим грохотом. – Какофония! Каково! Каков король коров! Разум – великолепен! Он отточен так, как все мои две тысячи четыреста пятнадцать больших и малых ножей, он готов шинковать, резать, ломтевать реальность для любого блюда! Именно поэтому я избран носителем благой вести и одарен разумом! Слушайте, слушайте все! Мои острейшие две тысячи четыреста пятнадцать больших и малых ножей с быстротой молнии донесут до вас суть благой вести! Слушайте и послушайтесь! Шинкуйтесь и расчленяйтесь!

Минотавр, понаблюдав за роботом ровно столько, чтобы дать ему пересечь хаб и приготовиться нырнуть в один из коридоров, скомандовал:

– Стоп, машина! Поворот кругом! Рысцой – ко мне!

Минотавр не ожидал, что чокнутый робот хоть как-то отреагирует, скорее всего, продолжит двигаться по одному ему ведомому маршруту, и придется его силой остановить. Металлического болвана надо заставить если не отвечать на вопросы, то хотя бы проводить туда, где на эти вопросы можно получить ответы. Но последующие действия робота превзошли ожидания Минотавра. Тот замер на месте в нелепейшей позе, с задранной выше башки ногой и приподнятой рукой, кулачище должно было в очередной раз обрушиться на изрядно помятое коленное сочленение. По металлическому телу словно прошел электрический разряд, башка развернулась, уставилась на Минотавра множеством буркал, их число явно превышало потребности столь примитивной машины. Затем робот встопорщился, щелкнул и из нелепейшей позы совершил еще более невозможное: оттолкнулся от поёл, взлетел в воздух, завершив траекторию точно там, где стоял Минотавр.

Целью всей этой эволюции являлось простое и незамысловатое действо – убийство.