— Теперь? Ничего, просто теперь вы знаете.

— А зачем?

— Ну как… Я думала…

— А зачем думать? Я жить хочу.

— Но при чем здесь… Я тоже… но я хочу знать правду… если это возможно…

— «В великом знании многая печали»… Что ж, выходит, это тоже не Федор Кузьмич сочинил, слава ему?

— Наверно, нет.

— А кто?

— Я не знаю… Это у Прежних надо спрашивать.

Варвара Лукинишна подняла с полу старопечатную книгу, положила на стол, ручками погладила. Странно как-то и дико: такой ужас вблизи видеть.

— Все-таки: зачем вы трогаете… Если мы старые книги переписываем, дак и подождите, пока велено переписать будет… Тогда и в руки взять можно…

— Но когда еще… может быть не скоро. А жизнь такая короткая, а я искусство просто обожаю… Это такая книга интересная!..

— Вы что ж — читаете ее?!

— А как же… Бенедикт, у людей много книг интересных… Хотите — я вам дам почитать?

— Нет! — шарахнулся Бенедикт.

— Да что вы так боитесь…

— Я пойду… Голова что-то…

— Подождите!..

Бенедикт вырвался, ссыпался с крыльца, под дождик, в раннюю сырую тьму. С глаз долой. Голова, и правда, что-то…

…Мартовский ветер шумел в верхушках деревьев, шуршал голыми прутьями, заячьими гнездами, еще чем-то неведомым, — кто же знает, что там возится, стонет, оживает по весне? Налетит ветер порывом, — зашепчется, заноет в деревьях, осыплет голову дождевыми каплями. А то дикий крик сверху, с ветвей: весь передернешься, бросишься к забору поближе… Может, древяница…