И тут произошел случай внесший большую сумятицу в ряды японцев. Начав движение крейсер «Кассуги» неожиданно налетел на мину ранее выставленную, на подступах к Ляотишаню по приказу адмирала Макарова. Получив пробоину в районе машинного отделения, крейсер моментально сбавил ход, накренился, а со всех бывших вместе с ним кораблей началась беспорядочная стрельба по воде. Как и русские моряки 31 марта, японцы заподозрили присутствие подводных лодок противника.

  Однако эта феерическая стрельба не смогла предохранить корабли микадо от новых столкновений с русскими минами. Стремясь оказать помощь лишившегося хода «Кассуга», к нему приблизился другой броненосный крейсер «Ивате» и в свою очередь наскочил на мину правым боком. Это привело к возобновлению стрельбы по воде, на этот раз более продолжительной. Не менее пятнадцати минут японцы из всех орудий утюжили воды Желтого моря, стремясь уничтожить злокозненную русскую подлодку.

  Встревоженные взрывами и беспорядочным огнем своих броненосных крейсеров, японские броненосцы немедленно приблизились к месту происшествия и оказались удобной стоячей мишенью для русских артиллеристов.

  Выйди в этот момент в море русская эскадра, при поддержке береговых батарей она смогла бы хорошо потрепать неприятеля даже в своем нынешнем, ослабленном составе. Но, увы, этого не произошло. Атакованный многочисленными сообщениями о подрыве вражеских кораблей, генерал-адъютант так и не отдал приказа к выходу в море.

  На энергичные требования командира «Севастополя» Эссена о немедленном выходе эскадры на внешний рейд, штаб наместника долго не давал ответа, и только когда японские корабли легли на обратный курс, Эссену просигналили «Не согласен».

  Подобные действия наместника вызвали открытое негодование на кораблях эскадры, как среди матросов, так и среди офицеров. Вкусив свободу при Макарове, они не собирались «быть застегнутыми на все пуговицы».

 - Эх, такой случай упустили поквитаться с японцами за «Петропавловск» и адмирала!! Позор! Вполне могли бы выйти и накидать косоглазым гостинцев! Макаров такого бы шанса не упустил! Спасибо минерам и артиллеристам с «Полтавы», что закатали снаряд в «Микасу». С паршивой овцы хоть шерсти клок! – в единодушном порыве негодования бурлили кубрики и кают-компании.

 - Ничего, ничего! Вот поправиться «Дедушка» и мы свое возьмем, непременно – пытались успокоить крикунов боцманы и старшие офицеры кораблей и им охотно верили.

  В эти дни больше всего население Артура интересовало здоровье адмирала. Все от мало до велика, побывали в госпитале, где находился флотоводец, но никого из посетителей, по распоряжению главного врача Добровольского к нему не пустили.   

  Полностью погруженный в кипучую деятельность кабинетных интриг, наместник только поздно вечером первого апреля он побывал в госпитале, в котором находился Макаров. Конечно следуя правилам хорошего тона, наместнику следовало бы узнать о состоянии больного утром, как это сделал генерал Стессель с супругой или даже вечером 31 марта, как капитаны кораблей эскадры. Однако у господина Алексеева были свои заботы, в которые адмирал Макаров совершенно не вписывался.

  Главной заботой Алексеева этих суток помимо интриг, был великий князь Кирилл Владимирович. Доставленный в розовый дворец наместника он был осмотрен личным врачом наместника и по настоянию эскулапа был срочно отправлен экспрессом в Мукден. Вместе с ним Порт-Артур покинул и художник Верещагин. Знаменитый баталист очень не хотел оставлять крепость, считая, что может пройти лечение и здесь, но осматривавший его врач предрек Верещагину возможность ограничения движения в раненой руке и живописец сдался. Ему ещё хотелось написать новые творения.   

  Отправляясь к Макарову, генерал-адъютант очень надеялся, что таким же образом он удалит из Артура и неугодного для себя флотоводца, но тут его ждало жестокое разочарование. В могучие жернова дальневосточного сатрапа попал маленький камешек, полностью заблокировавший их работу.

  Молодой начальник госпиталя доктор Добровольский, о существовании которого царский наместник узнал несколько дней тому назад, был категорически против перевоза больного адмирала куда-либо. Конечно, столь смелое поведение врача, посмевшего идти в разрез с желанием генерал-адъютанта, было обусловлена не столько его храбростью и благородством, сколько просьбой самого адмирала предугадавшего подобный шаг со стороны Алексеева.

 Сделав свой выбор в пользу адмирала Макарова, доктор предстал перед могучим наместником корректным и учтивым но, с достоинством, не заглядывая в глаза высокого гостя, стремясь прочесть в них волю властителя Квантуна. 

 - Я хочу знать каково состояние здоровья адмирала Макарова. Насколько серьезно он болен, в чем нуждается и как долго пробудет в этих стенах? – изрек наместник, величественно мазнув взглядом по лицу Добровольского.

 - Слава Богу, у адмирала Макарова нет никаких серьезных ранений, угрожавших его жизни. Однако при падении в воду он получил сильное сотрясение головного мозга, от чего у больного имеются постоянные головные боли, головокружение и рвота. Для лечения этого заболевания, требует соблюдение постельного режима и полного покоя. Любые раздражения и переутомления, могут крайне пагубно сказаться на состоянии здоровья больного и потому все визиты к нему должны быть сведены к самому минимуму – неторопливо заговорил врач, но наместник нетерпеливо прервал его. Ему не нужны были заумные объяснения докторов. Наместник желал получить лаконичный ответ на свой вопрос.

 - И как долго он будет находиться на больничной койке? – властно спросил Алексеев, но доктор, словно не услышал обращенного к нему вопроса, чем вызвал удивление у его августейшего сиятельства.

 - Кроме сотрясения мозга, адмирал длительное время провел в холодной воде и как следствие этого у больного может развиться воспаление легких или почек. Мы тщательно наблюдаем за его состоянием, но пока ничего конкретного сказать не можем – невозмутимо продолжил говорить Добровольский.

 - Как долго он будет болеть!? Я об этом вас изволили спросить, господин эскулап. Как долго?!– недовольно рыкнул наместник, но врач оставался непоколебим.   

 - Все в руках божьих, господин адмирал. Возможно, все обойдется и мой больной поправиться, а возможно дела его станут идти хуже и процесс выздоровления затянется. С нашей стороны делается все возможное для скорейшего выздоровление нашего больного.