— Чего — этого? — невинно осведомился Стальной Герцог, в глазах которого заплясали чертики.
Железная Длань славился своим ледяным спокойствием в боях. Своим терпением в походах. Своим тактом и вежливостью. Если бы его “копье” видело его сейчас!
— Вот кто тебя за язык тянул, Толстый?!
— Ну, — с тоской в голосе сказал безжалостный и циничный командир наёмников. — Че-то не подумал я… Ваша Светлость, Кузнец, я неудачно ляпнул!!!
— Да я так, просто…
— Пообещай мне, что ты никуда из башни не поедешь
— Обещаю тебе, что на коня не сяду, топор не возьму…
— … и молот не возьмешь, кроме как в кузнице. И клещи. И воевать не будешь.
— Ладно, сам воевать не буду.
Командиры ушли полные подозрений. Что-то им не верилось в такую покладистость. В исполнении Стального Вепря, также известного как Ржавый Свин, она только настораживала.
С другой стороны — не пойдет же он пешком?..
“Плохо дело!” шепчут на рынках и площадях… Ой плохо, страшно!
Люди говорят, люди весточки шлют — что велел Анри-Кузнец задувать большие горны, да меха большие раскачать, да крыльчатки раскрутить. Снова сам к горну встал, за молоты да клещи взялся — ночи да дни кует. Хоть и герцог — а как был первым кузнецом, так и быть тому навеки.
Горят горны жаркие, ухают печи негасимые, белый металл из печей льется, до того не виданный. Замолчали про кузни да мастерские молотобойцы да подмастерья. Сыплются искры из труб Барад-Дура, стучат молоты. Сказывают, поет Кузнец. На неведомом языке песню лютую да бесшабашную. Редко Вепрь Стальной поёт, то не просто так…
Чуда чудные из под молотов Анри Кузнеца выходили во все времена, уж коли встал он к горну супротив рати великой — ой, плохие чудеса властителей ждут. Страшные. Говаривают люди — птицы железные в клещах оживают, люди стальные глаза открыли. Душу в них великий кузнец вдохнул, а епископы его те души благословили. Нет железным смерти на поле брани, нет страха, нет усталости. Нету жизни их врагам.
Рати страшные вырвались из предгорий — из замков плоских, из долин военных, из бухт тайных.
Гийом Железная Рука ведет рать первую. Числом несметную, клятв неведомых — как единая рука идет та рать, не устает, не грабит, о себе не говорит — попусту не грозит. Ох и злы они! Сказывают — как узнал Железнорукий про рати франков в границах земель Кузнеца, так аж кубок раздавил, так разозлился. А рука его жалости не знает, хватка у железа мертвая. Тысячи пальцев — людей на ней…
Руди Толстый с тремя наемными полками идет, то вторая рать. Нет среди тех полков ни юнца, ни бабы. По пятнадцать лет ландскнехты эти хаживали, всякие деньги видали, всякий ужас пережили. Сплошь у них доспехи новые, арбалеты длинные, фургоны крепкие, клинки известно каких цехов. Фургоны ранее не виданы, стенки у них высокие — зачем бы?! Быстро идут, поживу чуют…
Сальма Зеленый Дракон из гаваней десять драккаров вывела, всего десять — да нет им границы в море, нет волны их сломать, быстры те драккары, как птицы-соколы. Видит Сальма на мили вдаль, жалости не ведает, послушны ей корабли как сокольничему охотничьи птицы. Тонут корабли земель франков, нет торговли более. Головы драконьи смеются, паруса от крови красны, не то что пасти.
Истинно говорим вам — дни последние наступают, люди.