— Сила в правде, брат, — донесся голос моей любимой женщины. Словно ошпаренный кипятком, я рванулся вверх, обхватывая Джала за талию одной рукой, а второй перехватывая его правую руку у плеча. Мне удалось отвести удар и даже отбросить бородача в сторону. Моя сабля лежала в трех метрах, кувырком перевернувшись через голову, я подхватил ее и, поднявшись на ноги, огляделся.
Сбросив с себя плащ из грубой ткани, Камисса стояла в пяти метрах от ринга, промокая под дождем. В ее глазах плескалось столько боли и надежды, что я понял: с моей смертью умрет и она.
— Ку-дар! — взревел Джал, бросаясь в атаку. Такого ускорения за собой я раньше не достигал: парируя удары Джала, успевал заметить охреневшего Тенкора, беснующуюся толпу и даже отдельные капли дождя, летящие, словно в замедленном кино. Джал выдохся, он уже практически не мог стоять прямо.
— Моя очередь, не возражаешь?
Не дожидаясь ответа, перешел в атаку. Порхать как бабочка, жалить как пчела, — вспомнилось выражение великого боксера. За пару секунд я нанес с десяток ударов, половину из которых Джал просто не успел отбить. Завершающим аккордом сделал сильный рубящий удар в основание шеи: клинок прорубил половину шеи и застрял. Падающий Джал вырвал из моих рук саблю и опрокинул меня на себя. Что-то теплое било меня в лицо, как в первый раз, когда я очнулся в Сирдахе. Надеюсь, это не моча, — мелькнула последняя мысль, прежде чем опустилась тьма.
Глава 15
Гордость школы Керал-Мака
Я лежал на пышной перине наполовину утонув в ней.
Это сон, просигналил мозг, это явь, возразили глаза при виде, полуобнаженного женской фигуры рядом. Тело болело, словно по мне проехался асфальтоукладчик. В комнате стояла мертвая тишина, лишь легкое дыхание Камиссы нарушало ее. Прислушавшись, я смог услышать шум дождя, похоже, моросящий дождь снова перешел в ливень. Первая попытка выбраться из пуховой перины не принесла успеха, я только забарахтался, не понимая, почему так трудно подняться. Вторая попытка оказалась успешнее, свесив ноги, не достал до пола. Перин оказалось целых пять, поэтому я и утонул в ней при попытке подняться.
Камисса лежала спиной ко мне: ее обнаженные бедра притягивали взгляд, но зов мочевого пузыря оказался сильнее. Прошлепав босыми ногами по холодному каменному полу, нашел ночной горшок. Гардо-Ач, как и весь Сирдах, еще не дорос до централизованной канализации, обходясь ночными горшками. Горшков оказалось два: так любимого Камиссой бледно-голубого цвета, и темно-зеленого, вероятно, намекавшего на некую брутальность и мужской характер. Для горшков был отведен небольшой угол, закрытый с трех сторон.
Шлепки моих босых ног по полу разбудили Камиссу, она потянулась и приподнялась на локте, разглядывая меня.
— Ты проснулся, Желток? Как себя чувствуешь?
— Как после генбенга в женской роли, — мрачно пошутил я, пытаясь вспомнить, как сюда попал. Последнее, что я помнил — упавший Джал с моим клинком, застрявшим в шейных позвонках, и я, лежащий на нем.
— Как я сюда попал?
— Тебя принес этот противный наставник и мои слуги. Этот наставник такой неприятный, все время пытался мне намекнуть, что тебе нужно отдохнуть, — пожаловалась Камисса, вставая с кровати. А ней была короткая ночная рубашка с откровенными вырезами по бокам, длиной едва прикрывавшая середину бедер.
— Камисса, тебе мало разговоров? Нужно было дать им отнести меня в школу, сегодня весь Гардо-Ач будет перемывать тебе косточки, — меня уже начала доставать эта одержимость. Если я расслаблюсь, то забуду о своей мести. Кому охота рисковать жизнью, когда рядом такая женщина?
— Пусть перемывают, уверена, что в Гардо-Ач нет ни одной женщины, которая не хотела бы оказаться на моем месте, — Камисса накинула широкое платье и затянула пояс.
— Ты голоден, Желток?
— Я поем в школе, где моя одежда? — я растерянно оглядывал комнату, не могу же я голым пойти через весь город. Сирдах — мир свободных нравов, но такое, пожалуй, будет перебором.
— Я отдала Паису, чтобы он все выстирал и подготовил. — Камисса взяла колокольчик и потрясла им. Буквально десяти секунд не прошло, как в комнату вошла молоденькая девушка, беззастенчиво разглядывая меня, пытавшегося завернуться в одеяло.