Вызов кредо

«Американское кредо», по словам Мюрдаля, воплощает в себе «идеалы достоинства отдельной человеческой личности, фундаментального равенства людей, неотъемлемых прав каждого на свободу, справедливость и честные возможности»^{216}. На протяжении американской истории политические и общественные институты Америки стремились к этим идеалам, приближались к ним почти вплотную — но никогда их не достигали. Пропасть между идеалом и реальностью оставалась непреодолимой. Время от времени находились люди, намеревавшиеся перепрыгнуть эту пропасть; они создавали общественно-политические движения, выступавшие за реформы общества, дабы приблизить последние максимально возможно к принципам «американской веры». Периоды «идеологического напряжения» — эпоха революции, годы правления президента Джексона, «прогрессистский период» перед Первой мировой войной, а также 1960-е и 1970-е годы. Все эти периоды характеризуются суровым морализмом, изобилием акций протеста и демонстраций, разоблачением общественных зол и возникновением движений в поддержку реформ. Следует отметить, что реформаторские движения поднимали как знамя те ценности, с которыми было согласно большинство американцев и которые являлись ключевыми для американской национальной идентичности. Как писал Ральф Уолдо Эмерсон, «история реформ в Америке всегда одинакова и представляет собой сопоставление идеала и факта»^{217}.

Мюрдаль описывал «американское кредо», преследуя цель высветить «дилемму Америки», зияющую пропасть между идеалами общества — и царящими в нем неравенством, отсутствием гражданских прав и свобод, дискриминацией и сегрегацией, которой негритянское население Америки подвергалось и в 1930-е годы. Именно рабство и его последствия были главной «дилеммой Америки», откровеннейшим и злостнейшим поруганием американских ценностей. Следуя условиям компромисса 1876 года, американцы пытались замолчать, проигнорировать эту дилемму, притвориться, будто ее вовсе не существует. Впрочем, в середине двадцатого столетия развитие общества привело к тому, что и дальше вести себя подобным образом стало невозможно; сказались и урбанизация чернокожего населения, и массивная иммиграция негров на север, и влияние Второй мировой и «холодной» войн, превративших расовую дискриминацию в «фактор уязвимости» в международных отношениях; не забудем и об изменившемся отношении к расовой проблеме белых американцев, которые стремились преодолеть «когнитивный диссонанс» между собственными убеждениями и реальностью; упомянем усилия министерства юстиции по приведению законов относительно негритянского населения в соответствие с Четырнадцатой поправкой, и появление в 1950–1960-х годах «поколения бэби-бумеров», ставшего носителем реформаторских идей, и новых лидеров негритянских движений, пытавшихся добиться от федерального правительства истинного равноправия в обществе.

Как и в предыдущих случаях возникновения реформаторских движений, принципы «американской веры» служили основным источником вдохновения для тех, кто требовал положить предел расовой дискриминации и сегрегации. Достоинство человеческой личности, право на равные отношения и возможности, вне зависимости от расовой принадлежности конкретного человека, сделались постоянными лозунгами этих движений. Можно сказать, что без принципов веры, «заложенных» в американскую идентичность, кампания за обретение равенства оказалась бы безуспешной. Требование устранения расовых факторов из позиции правительства и других государственных органов, в частности, проистекало из ключевого для «американской веры» принципа равенства всех людей. «Классификации и разделения, основанные на цвете кожи, — писал в 1948 году Тергуд Маршалл, — не имеют в нашем обществе ни моральной, ни юридической значимости». Верховный суд в 1960-е годы определял конституцию как «безразличную к цвету кожи». Американская комиссия по гражданским правам опубликовала в 1960 году резолюцию по проблемам высшего образования, в которой говорилось, что «вопросы касательно расовой принадлежности и цвета кожи абитуриента не имеют отношения к учебной процедуре и не могут служить законным основанием для приема в учебное заведение или для отказа в приеме»^{218}.

Акт о гражданских правах 1964 года и акт об избирательных правах 1965 года принимались в целях сближения американских идеалов с американской же реальностью. Пункт VII первого закона запрещал работодателю «1) отказывать в приеме на работу по причине расовой принадлежности, цвета кожи, вероисповедания и сексуальной ориентации… 2) распределять работников образом, нарушающим или могущим нарушить права личности на равные возможности в силу расовой принадлежности работника, цвета его кожи, вероисповедания или сексуальной ориентации». Сенатор Хьюберт Хамфри, главный сторонник этого закона, убеждал Сенат, что закон ни в коей мере не лишает суды и федеральные агентства оснований «требовать от работодателя приема на работу, увольнения или продвижения по службе тех или иных работ в обеспечение „расовой квоты“ или достижения необходимого расового баланса… Пункт VII лишь запрещает дискриминацию и предназначен для осуществления найма по профессиональным навыкам, а не по расовой принадлежности или вероисповеданию»^{219}. Закон вводил понятие «дискриминационных намерений», предусматривал поощрения по работе исключительно за выслугу лет и за особые достижения в труде и позволял работодателям проводить тесты на профпригодность — при условии, что этот тест не использовался работодателями в качестве повода для дискриминации по расовому признаку. Судам вменялось в обязанность реагировать на жалобы о дискриминации и тщательно изучать, присутствовал ли в действиях работодателя злой умысел. Акт об избирательных правах запретил лишать гражданина права голоса на основании расовой принадлежности или цвета кожи в области своей юрисдикции (которая распространялась в первую очередь на южные штаты). Вкупе эти законы были направлены на уничтожение дискриминации по расовому признаку при найме на работу, при участии в выборах, при размещении в гостиницах и посещении публичных мероприятий, в федеральных программах и в получении образования^{220}. Законодатели высказались столь отчетливо, что проявить свои намерения еще более явно было попросту невозможно. Как уже говорилось, на протяжении американской истории реформаторы раз за разом предпринимали попытки гармонизировать реальность с принципами «американской веры».

Правда, почти мгновенно произошел переворот в общественном сознании. Едва закон об избирательных правах был принят, лидеры негритянских движений, например, Байард Растин, перестали требовать равноправия для всех американцев и принялись вместо этого настаивать на организации федеральных программ поддержки чернокожего населения как автономной расовой группы с целью «достижения экономического равенства» с белыми. Чтобы выполнить это требование максимально быстро, федеральные чиновники, к которым позднее присоединились судьи, нашли такой способ истолкования реформаторских документов, который полностью извращал их смысл, и предприняли массированную атаку на принцип равенства, заложенный в «американском кредо» и позволивший, собственно, осуществить реформы. Действия чиновников и судей были направлены на то, чтобы предписанное законами устранение дискриминации заменить, как выразился Натан Глейзер, «позитивной дискриминацией в пользу чернокожих»^{221}.

К 1967 году, как указал Хью Дэвис Грэм в своем исчерпывающем исследовании «Эра гражданских прав», и председатель, и большинство членов и сотрудников Комиссии по равным рабочим возможностям, созданной согласно акту об избирательных правах, «были готовы к отмене ограничений, налагаемых Пунктом VII, и к принятию шагов по изменению закона, дабы оправдать собственное внимание к результатам и пренебрежение к намерениям». Администраторы, как заметил Глейзер, «использовали статистические диспаритеты как свидетельства дискриминации и давили на работников, будь то на государственной службе или в частных компаниях, дабы принудить последних к подчинению, широко применяя отбор на основе расовых и этнических предпочтений — именно то, что запрещал акт о гражданских правах». Чиновники министерства труда также пытались превратно истолковать указы президента и резолюции Конгресса. В марте 1961 года Роберт Кеннеди издал приказ за номером 10–925, обязывавший государственных подрядчиков принимать на работу людей вне зависимости от их расовой принадлежности, цвета кожи, места рождения и вероисповедания[12]. Президент Джонсон подтвердил этот приказ. Однако в 1968–1970 годах министерство труда выпустило ряд распоряжений, требовавших от государственных подрядчиков набирать штаты с учетом «расовых пропорций» и «территориальных интересов». Бизнесменов обязали «разработать ориентированные на результат процедуры» по удовлетворению потребностей социальных меньшинств. Как выразился Эндрю Калл в своей работе «Конституция, не различающая цветов», «указание закона, недвусмысленно утверждавшего отмену дискриминации и настаивавшего на приеме на работу вне зависимости от расовой принадлежности… было истолковано министерством труда с точностью до обратного». Действия министерства труда нарушали все условия, изложенные в Пункте VII закона о гражданских правах. «Политика американского министерства труда к 1969 году сделалась абсолютно той же, какую Конгресс законодательно запретил пять лет назад»^{222}.

При рассмотрении дела «Григгс против корпорации Duke Power Co.» (401 U. S. 424, 1971) — первого дела с практическим применением Пункта VII, — Верховный суд проигнорировал положения закона, потребовав подтвердить «дискриминационные намерения» ответчика. В итоге суд постановил, что ответчик-работодатель «не имел намерения дискриминировать сотрудников-негров», однако признал незаконным требование менеджемента компании о предоставлении работниками дипломов об окончании средней школы либо прохождения тестов на общее развитие. «Как следует из положений закона и из некоторых поддающихся однозначной трактовке судебных прецедентов, — замечает Калл, — Верховный суд извлек из Пункта VII имеющее законодательную силу условие, которое отвергали поборники закона». Это решение имело далеко идущие последствия. Как пишет Герман Бельц в своей книге «Преображенное равенство», благодаря этому решению «политика гражданских прав сделалась политикой прав групповых, в которой именно социальные последствия практик найма, а уже не цели, не намерения и не мотивации, стали играть главенствующую роль при определении законности этих практик. Данное решение подвело теоретическую базу под „преференциальный подход“ и обернулось практическим стимулом „расово-ориентированных“ преференций. По решению Верховного суда работодателям, чтобы защитить себя от обвинений в дискриминации, фактически вменялось в обязанность оказывать „протекцию“ социальным меньшинствам. Логическим основанием подобной процедуры, получившей название теории диспаритета, послужили групповые права и равенство результатов… Вопреки традиционной идее справедливости, работники, согласно теории диспаритета, также признавались ответственными за дискриминацию в обществе, хотя на деле этой ответственности нести не могли». Суд, заключает Бельц, принял «теорию дискриминации, полностью противоречащую положениям акта о гражданских правах»^{223}.

Нечто подобное случилось и с актом об избирательных правах, который принимался с целью запретить по-прежнему практиковавшиеся в южных штатах недопущения чернокожих до голосования или ограничения в правах. В 1969 году Верховный суд пояснил, что данный акт не только защищает избирательные права граждан, но и поддерживает представительскую систему, гарантирующую избрание кандидатов от социальных меньшинств. Тем самым получила законность широко распространенная практика «избирательной географии» — перекройки избирательных округов с целью обеспечения результатов выборов, устраивающих чернокожее и испаноязычное население США. К началу 1970-х годов, как замечает Калл, «федеральное правительство, по стандартам десятилетней давности, оказалось в сомнительной позиции благодаря тому, что фактически требовало от местных властей подтасовки данных на выборах»^{224}.

Большинство американских элит, будь то элита бюрократическая, политическая, массмедийная или академическая, составляют белые. В последние десятилетия двадцатого века множество представителей этих элит отвергли безразличное к цвету кожи «американское кредо» и увлеклись расовой дискриминацией. «На протяжении многих лет, — писал в 1996 г. Джек Ситрин, — белый истеблишмент поддерживал „позитивные действия“ и преуменьшал этические последствия отхода от принципа „равнодушия к цвету“». А Сеймур Мартин Липсет в 1992 году замечал, что «горячее всего за „предпочтительный подход“ ратуют представители либеральной интеллигенции, как правило, имеющие высокий образовательный уровень, 5–6 процентов населения, закончившего школу, плюс те, кто специализировался в либеральных науках в колледже. Также в поддержку данного подхода высказывается политическая элита, прежде всего демократы, но и республиканцы тоже (хотя среди последних немного тех, кто занимает в партии значимые должности)»^{225}. В 1970-х и 1980-х годах основные газеты и журналы страны с энтузиазмом выступали в поддержку программы «позитивных действий» и прочих социальных проектов, призванных обеспечить расовым меньшинствам преимущество над белыми. Фонд Форда и другие фонды предоставляли на реализацию этих программ десятки миллионов долларов. При общем одобрении колледжи и университеты развернули настоящие сражения за студентов из меньшинств, предлагая последним различные льготы — от менее суровых экзаменов до «расовых» стипендий и т. д.

Особую роль в реализации расовых программ играл американский бизнес, мотивированный рыночной ситуацией и желанием обезопасить себя от судебных преследований и бойкотов, которыми угрожали чернокожие и представители прочих расовых меньшинств. «Маленький грязный секретец программы „позитивных действий“, — утверждал в 1996 году Ричард Каленберг, — заключается в том, что корпоративная Америка активно поддерживает эту программу». Тайна недолго оставалась тайной: американские компании одна за другой объявляли во всеуслышание о своей приверженности программе «позитивных действий» и подтверждали эту приверженность предпочтениями, которые отдавались при приеме на работу и при распределении поощрений женщинам и представителям расовых меньшинств. В начале 1980-х годов, например, корпорация «Дюпон» заявила, что среди новоназначенных менеджеров не менее 50 процентов — женщины и представители расовых меньшинств. Аналогичные шаги предпринимали и другие корпорации. Более того, американский бизнес противодействовал исполнению американского же законодательства: так, компании активно выступили против Поправки 209 (так называемая «калифорнийская инициатива»), запрещавшей работодателям оказывать предпочтение работникам по расовому признаку, и против Поправки I-200, рассмотрение которой было инициировано штатом Вашингтон в 1998 году. При этом те же компании поддержали университет Мичигана, опротестовавший решение окружного суда о недопустимости расовых привилегий при поступлении в юридический колледж штата^{226}.

Разница в подходе к расовым привилегиям между элитами и широкой общественностью драматически проявилась в двух референдумах — в штатах Калифорния и Вашингтон соответственно. «Калифорнийская инициатива» 1996 г. по принятию Поправки 209 вторила Акту о гражданских правах: «Штат не должен допускать дискриминации и предпочтений по отношению к любому человеку или группе на основании расовых признаков, пола, цвета кожи, этнической принадлежности или места рождения при найме на работу в государственное учреждение или предприятие, при поступлении в общественное учебное заведение или при заключении публичных контрактов». Когда у сенатора Джозефа Либермана спросили, каково его мнение относительно этой инициативы, он ответил: «Не вижу ни малейших причин быть против, ибо этот проект подтверждает основные американские ценности… и говорит о том, что мы должны допускать дискриминации в пользу тех или иных социальных групп». Тем не менее калифорнийский истеблишмент отверг «американские ценности»^{227}: большинство политических лидеров (исключая губернатора Пита Уилсона), президенты колледжей и университетов, голливудские «звезды», президенты газет, телеканалов и радиостанций, лидеры профсоюзов и крупные бизнесмены высказались против принятия этой Поправки. Схожую позицию заняли администрация президента Клинтона, фонд Форда и другие общенациональные организации. При этом противники инициативы истратили гораздо больше средств, нежели ее сторонники, — и все же Поправка была одобрена на референдуме 54 процентами голосов против 46 процентов.

Два года спустя в штате Вашингтон против закона о запрещении расовых привилегий также почти единодушно выступил местный истеблишмент, включая губернатора и других политических лидеров, крупных бизнесменов, основные средства массовой информации, в том числе газету «Сиэтл таймс», которая публиковала лозунги соответствующего содержания, руководство образовательных учреждений, многочисленных интеллектуалов и «внешние» фигуры — например, вице-президента страны Эла Гора и преподобного Джесси Джексона. Среди бизнесменов, высказывавшихся против принятия Поправки 209, следует прежде всего упомянуть основателя корпорации «Майкрософт» Билла Гейтса, а вместе с ним — директоров и президентов таких компаний, как «Боинг», «Старбакс», «Вейерхаузер», «Костко» и «Эдди Бауэр». «Самым серьезным препятствием, с которым мы столкнулись в ходе вашингтонской кампании, — вспоминал Уорд Коннерли, главный активист движения в поддержку Поправки, — были не средства массовой информации и даже не нападавшие на нас политики. Тяжелее всего пришлось с бизнесом»^{228}. Противники Поправки истратили втрое больше средств, чем ее сторонники — и Поправка была принята на референдуме 58 процентами голосов населения штата против 42 процентов.

Опросы общественного мнения показывают, что американцы в большинстве своем одобряют программу «позитивных действий» в ее первоначальном смысле, определенном президентами Кеннеди и Джонсоном, — действия по предотвращению дискриминации социальных меньшинств и по обеспечению равных возможностей в работе и учебе, предусматривающие помощь государства в приобретении жилья, получении образования и профессиональной подготовки. Опросы также показывают, что подавляющее большинство американцев отрицательно относится к расовым привилегиям в работе и учебе, даже если эти привилегии призваны скорректировать последствия имевшей место в прошлом дискриминации. Пять раз в период с 1977 по 1989 год, как пишет Сеймур Мартин Липсет, фонд Гэллапа задавал американцам вопрос:

От 81 до 84 процентов опрошенных полагают, что лучших должна выявлять система тестов; от 10 до 11 процентов считают, что привилегии необходимы. В ходе опросов 1987 и 1990 годов фонд Гэллапа интересовался тем, как американцы относятся к утверждению, что нужно предпринимать все усилия, дабы улучшить положение чернокожих и представителей других меньшинств, даже если это будет означать юридическое закрепление расовых привилегий. Соответственно, 71 и 72 процента опрошенных высказались против такого подхода, а 24 процента его поддержали; среди чернокожих соотношение составило 66 процентов «против» и 32 процента «за»^{229}. В ходе опроса 1995 года задавался вопрос, должны ли учитываться при поступлении на работу или в учебное заведение «талант, знания и квалификация соискателя или же его расовая и этническая принадлежность». По итогам опроса 86 процентов белых американцев, 78 процентов испаноязычных, 74 процента азиатских иммигрантов и 68 процентов чернокожих поддержали «отбор по профессиональным качествам». В опросах в период с 1986 по 1994 год выяснялось, как население относится к «расовым привилегиям и приоритету чернокожих»: от 69 до 82 процентов опрошенных заявили, что относятся отрицательно. По результатам опроса 1995 года, предпринятого журналом «Ю-Эс-Эй Уикэнд Мэгэзин», 90 процентов из 248 000 американских тинейджеров заявили, что не согласны с «расовыми привилегиями как компенсацией за дискриминацию при приеме на работу и поступлении в учебное заведение». Подытоживая все эти данные, Джек Ситрин в 1996 году писал: «Когда нужно выбирать между групповым равенством и индивидуальными данными, политика „позитивных действий“ проигрывает. Большинство американцев, вне зависимости от принадлежности к той или иной социальной группе, отвергает привилегии»^{230}.

В ходе упомянутых выше опросов отношение чернокожего населения США к расовым привилегиям варьировалось в зависимости от конкретного вопроса. В 1989 году фонд Гэллапа выяснял, следует ли гарантировать женщинам и представителям расовых меньшинств льготы при поступлении на работу и при приеме в учебное заведение или же в каждом случае решающую роль должны играть результаты профессионального тестирования. По итогам опроса 56 процентов чернокожих высказались за тесты и лишь 14 процентов — за льготы. В пяти общенациональных предвыборных опросах общественного мнения в период с 1986 по 1994 год относительно «расовых привилегий и приоритета чернокожих» от 23 до 46 процентов негритянского населения страны заявили, что они против привилегий^{231}. Судя по всем этим данным, чернокожие и другие расовые меньшинства Америки не имеют четкой позиции применительно к расовым привилегиям. Однако в ситуациях, сопровождающихся политической напряженностью, например в периоды референдумов, неопределенная позиция меньшинств сменяется вполне определенной, и лидеры этих групп энергично мобилизуют своих сторонников на борьбу за расовые привилегии. В марте 1995 года 71 процент белых, 54 процента азиатского населения, 52 процента испаноязычных и 45 процентов чернокожих утверждали, что поддерживают «калифорнийскую инициативу». Голосование проводилось в ноябре 1996 года, после восемнадцати месяцев ожесточенной политической кампании по сбору голосов против принятия Поправки. Согласно опросам на избирательных участках, лишь 27 процентов чернокожих и 30 процентов испаноязычных проголосовали «за», то есть за восемнадцать месяцев количество тех, кто поддерживал инициативу, сократилось, соответственно, на 18 и 22 процента^{232}. Тесно сотрудничая, лидеры белого истеблишмента и негритянских организаций убедили большинство чернокожих американцев поддержать расовые привилегии.

В конце 1980-х годов началось активное противодействие общества утверждению расовых привилегий. Общественное мнение, многочисленные иски белых, которым было отказано в приеме на работу или в поступлении в учебное заведение, «развернули дискриминацию», а десятилетие правления президентов-республиканцев привело к изменению позиции судов (ведь федеральных судей назначают именно президенты). «Тысяча девятьсот восемьдесят восьмой, — писали Стивен и Эбигейл Тернстром, — был годом переоценки». В том году, рассматривая дело «Ричмонд против Дж. Э. Кросона» (488 U. S. 469), Верховный суд признал, что как минимум тридцать шесть штатов и почти 200 местных органов власти проводили «ошибочную политику». Судья Сандра Дэй О’Коннор от имени всех шести членов Верховного суда заявила, что постановление суда города Ричмонд нарушает принципы «американской веры». Привилегии, основанные на расовых отличиях, порождают, как заявила судья, «опасность постоянных конфликтов. Если эти привилегии не распределяются равномерно между всеми членами общества, они неизбежно ведут к теориям расового превосходства и расовой враждебности». Верховный суд отверг аргумент защиты, что «дискриминация прошлых лет может служить единственным, не требующим иных доказательств, оправданием расовых привилегий»; в резолюции суда говорилось, что «мечта о равенстве всех граждан страны в обществе, где расовая принадлежность не имеет значения для достижения профессионального успеха, может раствориться в калейдоскопе сменяющих друг друга привилегий, призванных восполнить имевшие место в прошлом случаи дискриминации»^{233}. В том же году, рассматривая дело «Антонио против компании „Уордс Ков Пэкинг Ко.“» (490 U. S. 642), Верховный суд пересмотрел собственное решение по «делу Григгса», что заставило Конгресс, в котором преобладали демократы, принять закон, ограничивающий последствия этого события.