Движение деконструкционистов

Американская национальная идентичность достигла своего политического пика в дни Второй мировой войны, когда американцы в едином порыве отправлялись сражаться за свою страну и за все то, что она олицетворяла. Символического пика идентичность достигла в 1961 году, когда прозвучали знаменитые слова президента Кеннеди: «Не спрашивай, что твоя страна может сделать для тебя, — спроси, что ты можешь сделать для своей страны». В промежутке между этими датами — окончание Второй мировой, первые конфликты «холодной войны», успешное внедрение в американское общество иммигрантов времен Первой мировой и их детей, медленное, но неуклонное движение к прекращению расовой дискриминации, беспрецедентный экономический рост; все эти факторы в немалой степени способствовали укреплению в американцах чувства единения со страной. Жители Америки ощущали себя нацией индивидов с равными правами, объединенных стержневой англо-протестантской культурой, преданных демократическим принципам «американской веры». По крайней мере, таковым было представление американцев о самих себе, такова была цель, к которой стремилось общество.

В 1960-х годах стали возникать массовые общественные движения, бросавшие вызов этой Америке с ее культурой и принципами. Для этих движений Америка была вовсе не национальным государством, объединяющим людей с общей культурой, историей и верой, но конгломератом различных рас, народов и субнациональных культур, в котором отдельные люди отождествляли себя не со страной, а с интересами тех или иных групп. Сторонники подобных взглядов отвергали концепции плавильного тигля и томатного супа, господствовавшие в Америке в начале века, и утверждали, что на самом деле Америка — мозаика, или салат из множества ингредиентов. Признавая прошлые поражения, Хорас Каллен в девяностую годовщину своего рождения в 1972 году торжествовал победу: «Потребовалось почти пятьдесят лет, чтобы мои идеи пробились к людям. Никто не любит чужаков, в особенности тех, которые нарушают установленный порядок». Президент Клинтон поздравил американцев с освобождением из-под ига доминирующей европейской культуры. Вице-президент Гор истолковал национальный девиз «E pluribus unum» (придуманный Франклином, Джефферсоном и Адамсом) как «Из одного — многие», а политолог Майкл Вальзер, вспоминая калленовскую «нацию национальностей», заметил, что девиз должно переводить как «Внутри одного — множество»^{214}.

Деконструкционисты предлагали различные социальные программы, призванные усилить влияние на общество субнациональных, расовых, этнических и культурных групп. Они одобряли тягу иммигрантов к сохранению в общинах «духа родины», наделяли пришлых правами, недоступными коренным американцам, отрицали саму идею американизации как «не американскую». Также они настаивали на переделке учебников и пособий по истории с тем, чтобы в них вместо «одного народа», упомянутого в конституции, появились «народы». Иными словами, налицо было стремление заменить историю нации историей субнациональных групп. Принижалось значение английского языка как центрального элемента американского образа жизни, выдвигались требования двуязычного обучения и лингвистического разнообразия. Права групп и расовых сообществ признавались приоритетными по сравнению с правами личности, этой неотъемлемой части «американской веры». Эти и им подобные действия оправдывались теорией мультикультурализма и рассуждениями о том, что именно многообразие, а никак не единство, должно стать главной ценностью Америки. Истинной же целью всех этих манипуляций была деконструкция американской идентичности, создававшейся на протяжении трех столетий, и возвышение идентичностей субнациональных.

Разногласия относительно расовых приоритетов, билингвизма, мультикультурализма, иммиграции, ассимиляции, трактовки исторических событий, роли английского языка и «евроцентризма» были на самом деле сражениями в войне за природу американской национальной идентичности. В этой войне участвовали значительные «квоты» политической, интеллектуальной и бюрократической элиты, заодно с которыми выступали лидеры, фактические и потенциальные, субнациональных групп, в чью пользу война и велась. Особое значение приобретали симпатии государственных служащих, прежде всего чиновников, судей и учителей. В прошлом имперские и колониальные правительства поддерживали существовавшие в той или иной стране меньшинства, дабы облегчить себе правление, которое осуществлялось по принципу «разделяй и властвуй». Правительства же национальных государств пытались добиться объединения своих граждан, развития национального сознания, подавления субнациональных, территориальных и этнических лояльностей и повсеместного использования государственного языка, а потому перераспределяли общественные блага к выгоде тех, кто придерживался «национальных норм». Вплоть до середины двадцатого столетия точно так же вели себя политические лидеры Америки. Однако в 1960-х и 1970-х годах они стали предпринимать шаги, целью которых было ослабить культурную и идеологическую идентичность Америки и выпятить на первый план расовые, этнические, культурные и прочие субнациональные идентичности. Надо сказать, что явление, когда национальные лидеры приступают к деконструкции нации, не имеет прецедентов в истории человечества.

К политической элите примкнули, в значительной своей части, академические, деловые, профессиональные и массмедийные круги Америки. Впрочем, «коалиция деконструкционистов» не нашла поддержки у простых американцев. Как показывали результаты многочисленных социологических опросов и даже референдумов, большинство американцев отвергало идею ослабления национальной идентичности и возвышения идентичностей субнациональных. Более того, к «народу» зачастую присоединялись те самые меньшинства, причем достаточно многочисленные, за чьи права ратовали деконструкционисты. В массе своей американцы оставались патриотами, националистами, приверженными национальной культуре, вере и идентичности. Так возникла пропасть между американским народом и американской же элитой; их разделил вопрос о том, что такое Америка и какой она должна быть.

За возникновение и развитие деконструкционистского движения несут ответственность несколько факторов. Во-первых, это был американский вариант глобального подъема субнациональных идентичностей, оказавшегося в результате причиной кризиса идентичностей национальных во всем мире. Упомянутый глобальный подъем, в свою очередь, был связан с глобализацией и модернизацией транспорта и средств коммуникации, каковые вынудили людей обратиться к поискам идентичности, поддержки и уверенности в малых группах. Во-вторых, подъем субнациональных идентичностей предшествовал окончанию «холодной войны», однако ослабление международной напряженности в последние десятилетия двадцатого века и внезапный и мгновенный конец войны в 1989 году устранили одну из важнейших причин приоритета национальных идентичностей, тем самым открыв дорогу к поискам иных привязанностей. В-третьих, сказались политические игры государственных чиновников и тех, кто претендовал на официальные посты в государственном аппарате, — игры, направленные на достижение конкретных политических результатов. Так, президент Никсон перед выборами 1972 года одобрил предложенный конгрессменом Романом Пучински законопроект об этнических группах и рекомендовал придать этому законопроекту юридическую силу; своими действиями Никсон преследовал единственную цель — разобщить чернокожих и белых в рядах Демократической партии. В-четвертых, деконструкция была, несомненно, в интересах фактических и потенциальных лидеров меньшинств, которые много выигрывали от изменения официального статуса своих групп. В-пятых, бюрократические императивы заставляли правительственных чиновников трактовать законы, принимаемые Конгрессом, так, чтобы эти законы было как можно проще исполнять, — плюс чтобы добиться таким образом укрепления собственного положения в служебной иерархии и реализовать собственные цели. В-шестых, необходимо учитывать либеральные политические воззрения академических, интеллектуальных, журналистских кругов, их чувства симпатии и вины по отношению к тем, кого они считали жертвами правового произвола, дискриминации и угнетения. В конце двадцатого столетия «в фокусе либеральной активности» оказались женские движения и расовые группы — подобно тому, как «центром притяжения» для либералов начала века были рабочие кружки и профсоюзы. Культы мультикультурализма и многообразия заняли место культов левизны, социалистической и пролетарской идеологий.

Наконец, самый, пожалуй, важный фактор: официальная делегитимизация расовых и этнических признаков как компонентов национальной идентичности, оформленная в законах о гражданских и избирательных правах и иммиграционном законодательстве 1964–1965 годов, парадоксальным образом легитимизировала проявление этих признаков в субнациональных идентичностях. До тех пор, пока расовая и этническая принадлежность оставались ключевыми элементами национальной идентичности, те, кто не был белым и не принадлежал к северным европейцам, вынуждены были мириться со статусом «не-американцев». У иммигрантов, чернокожих и прочих «изгоев» был единственный путь американизироваться — «стать белым англо-конформистом». С формальным экзорцизмом расовой и этнической принадлежности и с деградацией культуры перед меньшинствами возникла возможность утверждения собственных идентичностей в обществе, где стала главенствовать идеология. «Параметры», по которым американцы отделяли себя от других народов — расовая, этническая и, в определенной мере, культурная принадлежность, — стали считаться основой для отделения одного американца от другого.