— А я уверен. Мы не виделись три недели. Луфтсы уйдут отпраздновать свою годовщину, и я хочу провести вечер с тобой и Нийлом.

Не обращая внимания на людей, торопливо входящих в здание Рокфеллеровского центра, Стив сжал лицо Шэрон в ладонях и повернул к себе.

Оно было грустным и тревожным. Он сказал проникновенно:

— Я люблю тебя, Шэрон. Ты знаешь, как последние недели я тосковал без тебя! Нам необходимо поговорить о нас с тобой.

— Стив, мы не сходимся во взглядах. Мы…

Он нагнулся и поцеловал ее. Она плотно сомкнула губы. Он почувствовал, как напряглось ее тело. Отступив, он махнул рукой проезжающему такси. Когда оно остановилось возле них, он распахнул перед ней дверцу и дал шоферу адрес «Ньюс-Диспетч». Перед тем как закрыть дверцу, он спросил:

— Могу я рассчитывать на тебя сегодня вечером?

Она молча кивнула. Стив следил, как машина свернула на Пятую-авеню, а потом быстро зашагал на запад. Эту ночь он провел в отеле «Готем», потому что в телестудии его ждали к половине седьмого утра, и теперь торопился позвонить Нийлу до того, как мальчик отправится в школу. Всякий раз, когда он не ночевал дома, его грызла тревога. У Нийла все еще случались кошмары, он все еще просыпался, задыхаясь от приступа астмы. Миссис Луфтс всегда сразу вызывала доктора, но все же…

Зима выдалась такая холодная и сырая. Может быть, весной, когда Нийл опять начнет гулять, он немножко окрепнет. Он всегда такой бледненький.

Весна! Господи, уже весна. Где-то ночью миновало мгновение весеннего равноденствия, и зима формально закончилась. Но, слушая прогноз погоды, об этом было трудно догадаться.

Стив дошел до угла и повернул на север, вдруг подумав, что они с Шэрон встречаются ровнехонько шесть месяцев. Когда он зашел за ней на ее квартиру в тот первый месяц, она предложила пройтись по Центральному парку до «Таверны на лужайке». Он предупредил ее, что за последние часы сильно похолодало, и напомнил, что с этого дня официально начинается осень.

— Чудесно! — сказала она. — Мне как раз приелось лето.

Первые несколько кварталов они прошли почти молча. Он смотрел, как легко она шагает в ногу с ним, как коричневато-золотистый костюм, совершенно в цвет ее волос и стянутый поясом, подчеркивает стройность ее фигуры. Он вспомнил, как порывы ветра обрывали с деревьев первые сухие листья, а заходящее солнце подчеркивало глубокую синеву осеннего неба.

— В такие вечера мне всегда вспоминается песня из «Камелота», — сказала она. — Ну вы знаете, «Если я с тобой расстанусь». — Она тихонько запела: — «Осенью с тобой расстаться я, наверно, не смогу. Видела я, как сверкал ты, первым инеем одет. И с тобой порой осенней не расстанусь, нет…» — У нее было чудесное контральто.

Если я с тобой расстанусь…

В эту минуту он и влюбился в нее?

Тот вечер был таким прекрасным! Они долго сидели за ужином — люди за соседними столиками успели смениться другими.

О чем они говорили тогда? Обо всем. Ее отец был инженером-нефтяником. Она и обе сестры родились за границей. Они обе замужем.

— А как вы уцелели? — Он не сумел удержаться от этого вопроса. Но и она, и он знали, что на самом деле он спросил: «Есть ли в вашей жизни кто-то по-настоящему важный?»

Но никого не оказалось. До того, как она начала вести свою колонку, газета ее постоянно куда-нибудь посылала. Это было страшно интересно, увлекательно, и она просто не знала, как промчались семь лет после окончания колледжа.