– Ну вот, теперь ты знаешь, каково это – ходить по снегу, – крикнул Томас, не оборачиваясь. – Ты ведь мечтала об этом?
Ему хотелось обратно, туда, где тепло. И зачем он согласился поехать домой? И главное, зачем привез сюда Майю? Она так и не сказала ему, кто такой Бернар. Может, это отец ее мальчиков. Скрытность и таинственность Майи все больше раздражали его. Следовало настоять на своем, добиться объяснений.
Майя догнала его, едва не упав:
– Томас…
Ледяная ладошка вцепилась в его ладонь. Он поставил сумку и притянул Майю к себе.
– Прости меня, – пробормотал он в ее волосы, расчесанные на пробор. – Я так устал, смертельно устал…
В окнах домика горел свет. Приоткрылась дверь.
– Мама! – крикнул Томас.
Она вышла на крыльцо – все те же доисторические вельветовые штаны, тот же свитер. Штопаные-перештопаные. Одна рука забинтована.
– Привет, мама, это я.
Он шагнул к ней, хотел обнять. Что-то в ней остановило его.
– Томас… – произнесла Роза ломким, дрожащим голосом.
– Да. Я же обещал тебе сюрприз. Ну, или подарок, уж не помню, что именно написал. Ты ведь получила мою открытку на день рождения?
Она смотрела мимо сына, неотрывно – на Майю. Та стояла, уронив руки.
– Вот, мама, это Майя. А это Роза, моя мама.
– Привет, – сказала Роза. – При…
– Можно мы войдем? Замерзли до полусмерти.
Томас протиснулся мимо матери, вошел в дом, с сумкой и гитарой. Внутри пахло застарелым табачным дымом.
– Ты что, опять начала курить? А я-то думал, навсегда бросила.
Мать вошла следом, помотала головой.