— Ой, не могу больше, а всё хочется съесть.
Она несколько раз порывалась достать со дна выпитого стакана лимон, но отец взглядом останавливал её.
— А теперь спать! — решительно сказал он. — Платье и ботинки не снимай.
— Хорошо, — покорно согласилась Катенька, — только вы выйдите, пожалуйста, в коридор.
Мы вышли. Капитан задвинул дверь, выбил щелчком сигарету из пачки, закурил, глубоко затянулся и выдохнул кольца дыма.
— Ах, Катенька, Катенька... Сколько ей пришлось пережить! Я с первого дня войны на подводной лодке, а жена с детьми и больной бабушкой остались в Ленинграде. — Капитан несколько раз подряд пыхнул сигаретой и, заминая её в пепельнице, глухо сказал: — Все умерли от голода. Катенька уцелела. Привезли её ко мне в Мурманск. Отхаживали несколько месяцев. Теперь она почти здорова, но что-то в ней надломилось. Не верит, что хлеба всегда будет вдоволь, и делает запасы, как белка. Вот посмотрите...
Он осторожно отодвинул дверь, подошёл к спящей дочке, отвернул угол подушки. На простыне лежали красные полукружия корочек от сыра, смятые яичные скорлупки, кожура от лимонов, и к расслабленной ото сна ладошке прилип кусочек сахара.
Отец подоткнул со всех сторон одеяло и сел.
— И во сне бредит хлебом. Ей всё кажется, что кто-то злой и чёрный отнимет хлеб... — Капитан посмотрел на часы. — Скоро приблизимся к линии фронта.
Поезд, прогремев по мосту, стал замедлять ход, а проводница попросила пассажиров покинуть вагоны и спуститься слева по ходу поезда под откос.
Катенька мигом села на постели и, засовывая за пазуху лимонную кожуру, скорлупки, заученно повторяла:
— Тревога... Артобстрел... Обстреливают наш квадрат...
В вагоне погас свет. Мы ощупью пробирались к выходу.
В чёрной ночи глухо, как филин, ухали артиллерийские выстрелы. По небу вспугнутыми птицами летели облака, и в них ныряла луна, беспокойно глядя на землю.
Капитан спрыгнул с подножки, расставил руки и хотел уже схватить дочку, но она вдруг метнулась с площадки обратно в чёрную пасть вагона. Отец поспешил за ней.
Вскоре они спустились вниз под откос. У Катеньки в руках белел свёрток.
Отец расстелил на снегу полу шинели. Катенька положила свёрток и легла на него, распластав руки.
Снаряды падали где-то справа. Немцы, очевидно, обстреливали мост, который мы уже миновали. От взрывов вздрагивала земля, и от неё пахло талым снегом и полынью, и от этого запаха кружилась голова, и нестерпимая боль и нежность к этой исстрадавшейся земле, перепаханной снарядами, бомбами, сжимали сердце.
Один снаряд упал далеко позади нас.
Катенька подтянула колени, собралась вся в комок и шептала: