Книги

Круглый год. Сборник. 1974

22
18
20
22
24
26
28
30

— Здравствуйте! — крикнул бульвару Приморскому, Графской пристани.

— Привет вам, курган Малахов, Карантинная бухта, Корабельная сторона!

Слово сдержал матрос. Вышел он к морю. На флагштоке у Графской пристани бескозырку, как флаг, повесил.

Отдали волны матросское сердце. Трепетно вынесли на руках.

Сергей Алексеев

Алымов С. Родной Севастополь

РОДНОЙ СЕВАСТОПОЛЬ

Заря засияла над крымской землёю, Над морем рассеялся сумрак ночной, Белеет на взморье над синей волною Краса Черноморья — наш город-герой. Лазурные бухты, жемчужные горы, Высокий, далёкий огонь маяка... Эх, Чёрное море, широкое море, Родной Севастополь — любовь моряка! Здесь кровью святою омыты утёсы. Здесь славой овеян бетон батарей. Здесь курс на бессмертье держали матросы В боях за свободу Отчизны своей. Лазурные бухты, жемчужные горы, Высокий, далёкий огонь маяка... Эх, Чёрное море, широкое море, Родной Севастополь — любовь моряка! Идут корабли в черноморском просторе, Матросская песня над морем звенит: — Ты наше навеки, широкое море, Свободу твою черноморец хранит. Лазурные бухты, жемчужные горы, Высокий, далёкий огонь маяка... Эх, Чёрное море, широкое море, Родной Севастополь — любовь моряка! Сергей Алымов

Воскресенская 3. Городская булочка

ГОРОДСКАЯ БУЛОЧКА Быль

Шла я в школу на читательскую конференцию.

Весеннее солнце обожгло сугробы, они спеклись, почернели; на асфальтовых подсохших дорожках суетились воробьи, а в школьном саду старшеклассники белили стволы яблонь.

Вошла в школу в праздничном настроении. Сняла пальто и, вешая его на крюк, увидела урну с мусором, из которой торчала... надкусанная булочка. Весь праздничный настрой как ветром сдуло. Лестница на пятый этаж в актовый зал показалась мне бесконечно длинной.

В зале собрались пионеры. В белоснежных рубашках, с алыми галстуками, нетерпеливые, подвижные, они переговаривались, шутили. И моментально смолкли, когда мы с библиотекарем вошли в зал.

Долго я не могла начать говорить. Вглядывалась в лица ребят. Глаза у всех были ясны, широко раскрыты и безмятежны. А передо мною в памяти возникло лицо Катеньки...

И я начала свой разговор об этой девочке, с которой познакомилась в поезде в дни войны в начале 1944 года... Затемнённый Мурманск, почти полностью разрушенный вражескими бомбами, запах гари, мрачный вокзал, силуэт поезда с наглухо зашторенными окнами.

Поезд шёл из Мурманска в Москву.

Моим соседом по купе оказался морской офицер, на чёрном кителе поблёскивали ордена Ленина, Красного Знамени, Отечественной войны, медали; на правой стороне груди нашита продолговатая золотистая полоска — знак тяжёлого ранения в бою. Рядом с ним сидела девочка лет семи-восьми. Я спросила, как её зовут, она молча прильнула лицом к руке отца.

— Катенька, — ответил за неё капитан. — Моя Катенька, — повторил он с грустью.

Проводница принесла чай. Позвякивание ложечек в стаканах словно вернуло девочку к жизни. Она рассмеялась и стала тормошить отца:

— Папочка, давай скорей, скорей!

Капитан снял с верхней полки чемодан, вынул хлеб, колбасу, сыр. Все продукты были аккуратно завёрнуты и тщательно уложены в чемодане, как это умеют делать только моряки. Я тоже вынула из сумки съестные припасы, и мы принялись за ужин. Капитан не спеша отрезал ломтики хлеба. Девочка тоненькими прозрачными пальцами торопливо собирала крошки. Вагон дёрнуло, и они просыпались на подол. Катенька внимательно и сосредоточенно искала каждую крошечку и клала в рот. Ела в какой-то спешке, почти давясь, но вдруг сникла и жалобно произнесла: