Глава 8

Колокольный звон висел над Парижем, разливаясь по улицам и переулкам, настоятельно призывая мирян оставить на время суетные мысли о хлебе насущном и возблагодарить Господа за все, что дал он днесь. Гвидо Бассотури любил этот густой величественный звук, считал его воистину божественным, соединяющим горние выси и погрязшую в суете земную твердь. Привычно, как это делал всегда, перебирая коралловые четки, кардинал-примас франкских земель стоял у открытого настежь окна, глядел на купола собора и полагал, что мир близок к совершенству. Остается лишь разобраться с некоторыми досадными мелочами, и воля святейшего папы возобладает над всеми потомками всеобщего пращура Адама и непутевой супруги его.

Нынче ему предстояло читать проповедь смиренным прихожанам. Слова ее, полные благости и небесного света, в этот миг сами собой выстраивались в голове прелата, звучные, округлые фразы, способные заставить безглазого узреть и безрукого рукоплескать. Он был горд, что вносит свою малую, впрочем, не такую уж и малую, лепту в общее дело. Сейчас фра Гвидо внутренне трепетал в предвкушении того мига, когда он величественно обведет взглядом паству, замершую в ожидании его слов, и речь его полетит к сводам кафедрального собора. К небу!

Кардинал еще раз бросил рассеянный взгляд на увенчанный крестами церковный купол и отошел к столу, где поджидал его молчаливый, но как всегда расторопный секретарь.

— Депеша из Рима, ваше преосвященство. — Он протянул монсеньору Гвидо свиток с внушительной печатью его святейшества. — Только что прибыл гонец.

— Тебе известно, что там? — поинтересовался Бассотури, принимая драгоценный пергамент из рук слуги. Он прекрасно знал, что тот числится среди доверенных людей самого папы и без лишнего шума исполняет его волю, порой даже не спрашивая позволения своего непосредственного патрона и не всегда ставя его в известность. Знал он также, что при всем желании не может отправить секретаря в отставку. Впрочем, желания не было, тот почитал за счастье предугадывать малейшее пожелание достопочтенного примаса франкских земель.

— Могу лишь догадываться, — почтительно склонил голову прилежный помощник. — Теперь, когда угроза абарского нашествия миновала, его святейшество настоятельно рекомендует утопить в проволочках канонизацию убиенного кесаря Дагоберта, несчастного отца нынешнего государя. Сыновнее горе понятно и почтенно, но мы с вами отлично понимаем, что дракон, даже и по крови, не может быть христианским святым. А потому все обещания, данные перед лицом смертельной угрозы, могут быть позабыты. Его святейшество готов отпустить этот грех и освободить от всех клятв. Конечно, необходимо обставить дело так, чтобы юный кесарь не хватался за оружие и впредь оставался в уверенности, что вот-вот получит желаемое. Но, если не будет на то особой воли небес, пусть нелепое безумие с канонизацией богомерзкой твари так и сгинет в нетях. Впрочем, это лишь мои догадки. Воля его святейшества, несомненно, изложена в послании, которое вы держите в руках.

Хорошее настроение кардинала развеялось, как и не бывало. Он развернул свиток и прочел аккуратно выписанные строки. Могло создаться впечатление, что секретарь умел видеть текст, даже не вынимая послания из опечатанного сафьянового футляра.

— И я должен сделать это? — в замешательстве промолвил кардинал, будто сомневаясь в словах римского папы.

— Именно так, ваше высокопреосвященство, — тихо, но очень твердо подтвердил секретарь.

Мессиру Гвидо представилось, как он стоит перед юным кесарем и объявляет ему, что в ближайшее время никаких разговоров о канонизации «невинно убиенного венценосца», августейшего кесаря Дагоберта быть не может. Он представил холодные драконьи глаза молодого правителя. От такого венценосца можно ожидать чего угодно, того и гляди, подобно новому готу Тотиле, поведет на Вечный город войско, не имеющее равных в христианском мире, и сровняет с землей Палатинский холм со всеми его обитателями. А его самого…

Об этом примасу не хотелось даже и помышлять. Можно сколько угодно говорить о том, что все чинимые Святейшим престолом рогатки и оттяжки всего лишь временные неурядицы, что Рим обдумывает, что процедура непроста и требует долгого времени… — для государя франков все это значит не больше, чем отзвучавший колокольный звон. Кардинал Бассотури представил, сколько поднимется баронов по единому зову кесаря, если тот обвинит Святейший престол в злонамеренной лжи под присягой. Сколько тех, кто сражался вместе с ним, отражая абарское нашествие, вслед его слову потребует сменить понтифика?

Он еще раз пробежал глазами текст. Какие же благовидные предлоги можно сочинить для человека, не желающего слушать никаких предлогов?

— Ваше преосвященство, — негромко прервал молчание секретарь. — Вас ждут к мессе.