Шарль из Люджа чуть склонил голову, будто подтверждая, что не прочь стать дуксом и майордомом.
— После доклада у государя отобедаешь, получишь мои распоряжения и отправишься в Форантайн.
— Но если государь повелит мне иное?
— Не заблуждайся, у Дагоберта есть верные слуги и помимо тебя. Вчера в замок отправилась твоя дорогая тетушка, моя нежно любимая супруга. Ее охраняет Мустафа и еще несколько моих людей, однако они нужны мне здесь. Ты же со своим отрядом укрепишь гарнизон Форантайна и будешь дожидаться там войск, посланных Дагобертом. А я уж позабочусь, чтобы ожидание не затянулось.
Тронный зал дворца кесаря франков был почти безлюден. Под его гулкими сводами, втягиваясь сквозь круглые слуховые отверстия, будто ища выхода и не находя его, подвывал ветер. Ему не было дела до юного государя и его сухощавого кривоносого гостя.
— Эти люди не станут воевать так, как ты их учишь, — с обычной прохладцей объяснял Дагоберт. — Они не держат строй, поскольку в строю не покроешь себя воинской славой. Победа достается всем, но каждый барон, несомненно, желая общего триумфа, в душе тревожится лишь о собственном прославлении и выгоде. Все его ратники в схватке помогают ему в этом и получают за это часть трофеев. А ты хочешь заставить их забыть все, к чему они привыкли.
Лис поглядел на Дагоберта, предчувствуя увольнение с занимаемой должности и стараясь скрыть невольную радость. Ему и прежде-то вовсе не улыбалось командовать бандами кичливых баронов, а уж сейчас, когда дело требовало свободного перемещения, так и вовсе.
— Не, ну это уж как в ваших краях водится, пусть хоть вприсядку хороводы перед вражинами злыми водят. При случае это ж не мне люлей навешают, а вам по всему фронту наваляют.
Ваша доблестная мамаша поставила меня командовать гвардией, я о том не просил. Уж явите милость, государь, воюю, как умею, пока что жалоб не поступало. Вам тут виднее. У нас в Нурсии воюют так, у вас сяк. Стало быть, мне с этим сяком делать нечего.
Шо я вам скажу: трон у вас есть, победу мы одержали, теперь можно и в отставку, и на просторы родной Нурсии. Эх, как там они без меня?
— О вашей Нурсии во всем свете никто слыхом не слыхивал, — без малейших эмоций ответил Дагоберт. — И об этом знаю уже не только я. Кардинал Бассотури вчера настоятельно интересовался происхождением вашим и ваших друзей. Он вскользь намекнул, что причисление моего отца к лику святых несколько задерживается в связи с тем, что непонятно, люди вы или демоны в человеческом облике, пришедшие из адской бездны. Сами понимаете, к чему может привести столь настойчивый интерес. Конечно, я назвал его слова бессмыслицей, однако не думаю, что он мне поверил.
— Вот как оно все выходит. — Лис наморщил лоб, изображая глубокую озабоченность на хитром лице. — Мало того, что родины у меня не осталось, так еще и церковники нашими шкурками заинтересовались. Спасай после этого Европу от нашествия!
— Пока вы состоите на моей службе, никто не посмеет вас тронуть, — вскользь обронил Дагоберт. — В свое время вы защитили меня, сейчас я возвращаю этот долг. Но рекомендую хорошо подумать и не торопиться к неведомому дому. Что же касается вашей просьбы освободить вас от командования, я согласен. Я непременно подумаю о новом назначении для вас.
— Вот спасибо, премного благодарен, — начал Сергей.
В этот миг в дверь деликатно постучали, и почтительный дворецкий, склонив перед государем седую голову, объявил:
— К вам с докладом мастер Элигий и его племянник, Шарль из Люджа!
Глава 7
Всегда выбирайте самый трудный путь — на нем вы не встретите конкурентов.
Дорога из Парижа в Форантайн казалась Брунгильде верхом уныния и тоски. Ей вспоминалась недавняя встреча с Гизеллой. Как и обещал вездесущий менестрель, государыня не держала зла на свою пусть и своенравную, но верную служанку, и, хотя была несколько суховата в общении, все же изъявила жене казначея свою благосклонность, пожелав доброго здравия и семейных радостей. Правда, услышав о намерении Элигия отправить ее в родовой замок, Гизелла не усмотрела в том ничего предосудительного, сказала, что удел жены повиноваться мужу, что в это время года в Форантайне должно быть восхитительно и значительно тише, нежели в столице. Вместе с тем она заверила, что непременно призовет ее к себе, лишь только сочтет нужным. Последнее утверждение звучало довольно расплывчато, однако вселяло надежду. Теперь, как и говорил Бастиан, следовало доказать ей и кесарю свою преданность и, главное, полезность.
В мыслях о том, как бы это получше сделать, Брунгильда ехала шагом на резвой арденской лошадке, недовольной неспешным аллюром. Буланая кобылка мотала головой, словно желая показать, что ей, наследнице крови славных коней, еще божественным Цезарем признанных лучшими для тяжелой кавалерии, зазорно плестись, подобно понурой водовозной кляче. Но выбора не было, хозяйка вовсе не желала резво носиться меж полей и рощ, обжигая себе щеки ветром и глотая встречных мошек вместо завтрака.