— Ecco! — Итальянец проскальзывает мимо сомкнувших объятия девушек и с грохотом скидывает доски на пол. Вручает художнику молоток и вынимает из коробочки гвозди. — Нико, они совсем близко! — предупреждает сторож.

— Мы еще успеваем здесь подлатать, — отзывается художник; слышны хлесткие удары по оконной раме. — Делай что хочешь, но чтобы досок хватило и на вторую половину!

— Так и стараюсь, amico!

Фатима поднимает голову с плеча Кармелы. Ее красивое лицо теперь сократилось до рта и пары глаз.

— Они совсем близко! Совсем близко!

Аргентинка высвобождается из объятий, резко толкнув Кармелу рукой в грудь. Кармела отлетает назад, ударяется о стену. В первый момент ей хочется дать сдачи (ее настигает огненный флешбэк кулаков Борхи), но девушка тотчас же прощает Фатиму, соскочившую с шаткой ветки здравомыслия: Кармела и сама чувствует, что сойдет с ума, если эти звуки снаружи не утихнут. Внешний шум, несмотря на крики, лай Мича и стук молотка, завладевает всем пространством, как будто исходит от пульта взбесившегося диджея.

— Еще одной не хватает! — требует художник.

— Нико, они уже здесь! — кричит Дино.

— Вот бы еще одну!..

Засунув два гвоздя в рот, Нико пытается справиться с доской, но Дино не совсем угадал с размером.

— Подожди! Дай сюда!..

Бывший полицейский пытается сломать доску. Бесформенные тени уже наплывают на окно, шум стоит оглушительный. Лай Мича заставляет итальянца прервать свою работу, чтобы успокоить пса, — или же дело в том, что Дино утратил всякую надежду полностью закрыть стекло. А вот Нико надежду не утратил, он переламывает доску ногой, удар получается мастерский, и теперь доска подходит идеально.

— Да! — выдыхает Нико.

И в этот момент о стекло начинает биться существо.

Сквозь узкую, еще не забранную досками щель Кармела видит фигуры, словно бы покрытые дегтем, — без лиц и без глаз. Одна, вторая, потом еще одна. Они сплющиваются, как помидоры, брошенные наглым зрителем в артистов захудалого театра. Встретившись со стеклом и испытывая напор идущих сзади, маски начинают оплывать, как черный макияж, открывая радужки и склеры, брови, губы, щеки, раздутые лица. Кармела не в силах различить, женщины это или мужчины. Тающие слои постепенно превращаются в тысячи насекомых, они как отростки гигантской амебы.

«Стекло не выдержит», — понимает Кармела. Окно прикрыто не до конца, а удары становятся все мощнее, по мере увеличения массы давящих. Нико бесстрашно продолжает заделывать щель. Но, бросив еще один взгляд, оставляет свои попытки.

— Они войдут, — объявляет он, ни к кому специально не обращаясь, и отходит в сторону.

Окно оказывает упорное сопротивление, потому что оно маленькое и вделано прямо в стену. Но потрескивание стекла с другими звуками перепутать невозможно. Прижавшиеся к гладкой поверхности щёки похожи на большие вантузы. Красный носовой хрящ на одном безглазом лице разделился надвое и открывается все шире. В потрясенном галлюцинирующем воображении художника Нико Рейносы возникают образы с несуществующего коллажа Фрэнсиса Бэкона, переполненного экспрессионистскими искажениями.

В конце концов стекло проламывается сразу в нескольких местах, даже под досками. Когда в щели, точно живая нефть, заливаются первые струи муравьев, Нико бросает молоток и гвозди и хватает итальянца за плечо:

— Все в лабораторию!