Социалисты тоже уловили «мистическую» сторону теории Бахофена, но они адресовали внимание и симпатию Бахофену – этнологу и психологу, т. е. той части его работы, которая свидетельствует о ее важности для истории науки.
Больше, чем кто-либо иной, привлек внимание к работе Бахофена в XIX веке Фридрих Энгельс. В своем «Происхождении семьи, частной собственности и государства» Энгельс утверждает, что история семьи начинается с «Материнского права» Бахофена. Естественно, он критикует идеалистическую позицию Бахофена, выводящую общественные отношения из религии, но говорит: «Все это не умаляет его заслуги как исследователя, проложившего новый путь; он первый вместо фраз о неведомом первобытном состоянии с неупорядоченными половыми отношениями представил доказательство наличия в классической литературе древности множества подтверждений того, что у греков и азиатских народов действительно существовало до единобрачия такое состояние, когда, нисколько не нарушая обычая, не только мужчина вступал в половые отношения с несколькими женщинами, но и женщина – с несколькими мужчинами; он показал, что при исчезновении обычай этот оставил след в виде необходимости для женщины выкупать право на единобрачие ценой ограниченной определенными рамками обязанности отдаваться посторонним мужчинам; что поэтому происхождение могло первоначально считаться только по женской линии – от матери к матери; что это исключительное значение женской линии долго сохранялось еще и в период единобрачия, когда отцовство сделалось достоверным или, во всяком случае, стало признаваться; что, наконец, это первоначальное положение матерей как единственных достоверных родителей своих детей обеспечивало им, а вместе с тем и женщинам вообще, такое высокое общественное положение, какого они с тех пор уже никогда не занимали. Бахофен, правда, не сформулировал этих положений с достаточной ясностью – этому помешало его мистическое мировоззрение. Но он их доказал, и это в 1861 году означало целую революцию»[64].
Шестнадцатью годами позднее американский этнолог Л. Г. Морган показал существование матриархальной общественной структуры в совершенно другой области, используя методы, весьма отличные от методов Бахофена. Его книга «Древнее общество» была тщательно изучена Марксом и Энгельсом и послужила основой для работы Энгельса о семье. Комментируя понятие матриархального gens (рода), открытого Морганом, Энгельс писал, что оно «имеет для первобытной истории такое же значение, как теория развития Дарвина для биологии и как теория прибавочной стоимости Маркса для политической экономии». Более высокой похвалы от Энгельса не могло быть; он продолжал: «Род, основанный на материнском праве, стал тем стержнем, вокруг которого вращается вся эта наука; со времени его открытия стало понятно, в каком направлении, и что следует изучать, и как нужно группировать полученные результаты».
Не только Энгельс был впечатлен открытием матриархата. Маркс оставил множество критических замечаний, которые Энгельс использовал в своей работе. Бебель основывал свой социалистический бестселлер «Die Frau und der Sozialismus» («Женщина и социализм») на теории матриархата. Сходным образом зять Маркса Поль Лафарг писал о «внушающей благоговение роли жрицы и хранительницы мистерий, которую женщина имела в первобытном обществе»[65], и о том, что она снова будет играть эту роль в будущем обществе. Келлес-Краус утверждал, что Бахофен сделал подкоп под буржуазный ренессанс и откопал драгоценные семена нового революционного ренессанса: ренессанса коммунистического духа.
Чем объясняется положительное отношение социалистов к теории матриархата? Первым основанием этого, как мы отмечали ранее в связи с романтиками, было их эмоциональное и идеологическое отвержение буржуазного общества. Бахофен указал на относительность существующих общественных взаимоотношений. Он подчеркивал тот факт, что моногамный брак был вовсе не вечной «естественной» институцией. Такой взгляд могли приветствовать только сторонники теории и политической активности, проповедовавших фундаментальные изменения существующего общественного устройства. Для собственной политической позиции Бахофена этот аспект его теории был проблематичен.
Исключительность материнских уз представляется настолько неизбежной, так внутренне связанной с благородством человеческой натуры и ее высоким призванием, что большинство людей рассматривают ее как исходное состояние вещей. Утверждение, что существуют более глубокие, ничем не ограниченные отношения между полами, рассматривается как огорчительно ошибочная или бесполезная спекуляция касательно начал человеческого существования, так что от него отмахиваются, как от неприятного сновидения. Кто не захочет присоединиться к общему мнению, чтобы избавить наш вид от болезненных воспоминаний о постыдных ранних временах? Однако свидетельства истории не позволяют нам поддаться призывам гордости и эгоизма, не позволяют усомниться в мучительно медленном продвижении в сторону более высокой брачной морали[66].
Помимо того факта, что теория матриархата подчеркивала относительность буржуазной социальной структуры, ее специфическое содержание не могло не вызвать симпатии марксистов. Во-первых, она привела к открытию периода, когда женщина была авторитетом и центром общества, а не рабыней мужчины и предметом торговли; такой взгляд оказывал существенную поддержку в борьбе за политическую и социальную эмансипацию женщин. Великую битву XVIII столетия следовало начать заново тем, кто боролся за бесклассовое общество.
Что касается психосоциальных оснований, то патриархальная социальная структура тесно связана с классовым характером современного общества. Это общество в значительной мере базируется на специфических психологических установках, отчасти коренящихся в бессознательных влечениях; эти психологические установки успешно дополняют внешнюю насильственность государственного аппарата. Патриархальная семья – один из важнейших источников создания психологических установок, обеспечивающих стабильность классового общества[67].
Позвольте мне сосредоточиться на самом важном аспекте. Здесь мы имеем дело с эмоциональным комплексом, который может быть назван «патрицентрическим». В него входят следующие элементы: эмоциональная зависимость от отцовского авторитета, включающая смесь тревоги, любви и ненависти; идентификация с отцовским авторитетом слабых индивидов; сильное и суровое Супер-Эго, принцип которого состоит в том, что долг важнее счастья; чувство вины, снова и снова воспроизводимое в силу расхождения между требованиями Супер-Эго и реальности, следствием чего становится послушание власти. Именно это психосоциальное состояние объясняет, почему семья почти универсально рассматривается как фундамент (или по крайней мере как одна из основных опор) общества; это также объясняет, почему любые нападки на семью, такие как теория Бахофена, неизменно находят поддержку писателей-социалистов.
Особую важность для рассматриваемой нами проблемы представляет картина социальных, психологических, моральных и политических отношений, характеризующих матриархат, которую рисуют Бахофен и Морган. Однако, если Бахофен ностальгически оглядывается на ранний общественный этап и считает его навеки утраченным, Морган говорит о более высоком уровне цивилизации, который еще наступит: «Это будет возвращение, но на более высоком уровне, свободы, равенства и братства, характерных для древних родов».
Сам Бахофен красочно рисует эти качества свободы, равенства и братства, которые можно было найти в матриархальном обществе, главенствующими принципами которого были не тревога и подчинение, а любовь и сострадание[68].
Благосклонному восприятию теории Бахофена социалистами также помогло внимание, которое уделялось заботе о материальном благополучии человека на земле, свойственное матриархальному обществу. Хотя даже на теоретическом уровне этот натуралистический материализм, коренящийся в энергии матери, направленной на улучшение материальной жизни человека, сущностно отличается от диалектического материализма, он содержит приемлемый социальный гедонизм, объясняющий, почему он был так положительно воспринят пропагандистами социализма.
Представляется полезным сделать несколько общих замечаний, касающихся принципа полного отсутствия половых ограничений, которое Бахофен приписывает раннему гинекократическому обществу. Несомненно, было бы ошибкой утверждать, что ограничения в сексуальной сфере следует объяснять исключительно в терминах существования и природы классового общества и что общество бесклассовое непременно восстановило бы неограниченные сексуальные контакты, описанные Бахофеном. С другой стороны, нужно сказать, что мораль, отвергающая и обесценивающая половые удовольствия, действительно играет важную роль в поддержании классового общества, и любая критика такой морали, как, например, теория Бахофена, была бы дополнительной причиной одобрительного отношения со стороны социалистов.
Сексуальность предлагает одну из самых элементарных и много дающих возможностей получить удовлетворение и счастье. Если бы она была разрешена в полной мере для продуктивного развития человеческой личности, а не ограничена необходимостью сохранять контроль над массами, осуществление этой важной возможности для счастья неизбежно привело бы к возрастающим требованиям на удовлетворение и счастье и в других сферах жизни. Поскольку удовлетворение этих прочих требований нуждалось бы в материальных средствах, оно само по себе повело бы к крушению существующего общественного порядка. Тесно связана с этим и еще одна социальная функция ограничения сексуального удовлетворения. В силу того что сексуальные удовольствия как таковые объявляются греховными, в то время как сексуальные желания постоянно имеют место в любом человеке, моральные запреты всегда становятся источником чувства вины, часто неосознанного или переводимого на другие предметы.
Это чувство вины имеет огромную общественную значимость. Им объясняется тот факт, что страдание воспринимается как справедливое наказание за собственную вину, а не как следствие недостатков социальной организации. Со временем чувство вины приводит к эмоциональной робости, ограничивая интеллектуальные – и в особенности критические – способности человека и развивая эмоциональную привязанность к хранителям общественной морали.
Позвольте мне добавить последнее важное замечание. Клинические исследования в области психоаналитической индивидуальной психологии смогли дать нам некоторые важные указания на то, что подавление или принятие сексуального удовольствия имеют существенные последствия для влечений и структуры характера человека[69]. Условием развития «генитального характера» является отсутствие сексуальных запретов, препятствующих оптимальному развитию личности. К качествам, несомненно свойственным генитальному характеру, относятся психологическая и интеллектуальная независимость, подчеркивать общественную значимость которых нет необходимости. С другой стороны, подавление генитальной сексуальности ведет к развитию или усилению таких инстинктивных тенденций, как анальные, садистские и латентные гомосексуальные влечения, имеющие решающее значение для инстинктивной основы современного общества.
Каково бы ни было современное состояние исследований матриархата, представляется несомненным, что существуют социальные структуры, которые могут быть названы матрицентрическими. И если мы хотим понять общественные структуры современности и их трансформацию, следует обратить внимание на уже полученные и будущие находки в этой области.
Либидозные побуждения человека относятся к «продуктивным силам» общества. В силу своей гибкости и изменчивости они могут в значительной мере приспосабливаться к существующей экономической и социальной ситуации в группе, хотя для такой способности к адаптации существуют пределы. Психическая структура, разделяемая членами социальной группы, является незаменимой поддержкой общественной стабильности. Это, конечно, остается так только до тех пор, пока противоречия между психической структурой и экономическими условиями не переходят определенный порог; психологические силы имеют тенденцию изменять или разрушать существующий порядок; впрочем, важно помнить, что психические структуры различных классов могут радикально отличаться друг от друга и даже противоречить друг другу в зависимости от их функции в общественном процессе.
Хотя человек психически отличен от членов своей группы в силу своей индивидуальной конституции и личного жизненного опыта – особенно переживаний раннего детства, – в значительной мере направленность его психической структуры есть продукт адаптации к положению его класса и всего общества, в котором он живет. Наши знания о факторах, определяющих психическую структуру данного класса или общества, а значит, и о психических «продуктивных силах», действующих в данном обществе, гораздо менее продвинуты, чем знания об экономических и социальных структурах. Одна из причин этого заключается в том, что исследователь этих проблем сам находится под воздействием психической структуры, типичной для его общества, а следовательно, понимает только то, что ему знакомо. Он легко совершает ошибку, воспринимая собственную психическую структуру или психическую структуру своего общества как «человеческую природу». Он легко может упустить из внимания тот факт, что в разных социальных условиях совершенно различные структуры побуждений действуют и могут действовать как продуктивные силы.
Изучение «матрицентрических» культур важно для наших общественных наук, поскольку показывает психические структуры, совершенно отличные от тех, которые наблюдаются в нашем обществе; в то же время оно бросает новый свет на «патрицентрический» принцип.