Таким образом, как представляется, психоанализ включает в себя положения, делающие психоаналитический метод полезным для исследований в области социальной психологии и исключающие конфликт с социологией. При помощи этого метода определяются психические черты, свойственные поведению членов какой-либо группы людей и вырабатываемые одинаковыми условиями и опытом жизни. Этот жизненный опыт не является ни персональным, ни случайным, он идентичен общественно-экономическому положению данной конкретной группы. Таким образом, аналитическая социальная психология стремится понять механизм проявления инстинктов группы, ее либидозное и главным образом бессознательное поведение в пределах ее социоэкономической структуры.

Здесь представляется уместным одно возражение. Психоанализ объясняет развитие инстинктов, начиная с жизненного опыта, закладываемого в раннем детстве, т. е. в период, когда человек едва ли соприкасается с «обществом», но живет почти исключительно в кругу своей семьи. Тогда каким образом, согласно психоаналитической теории, социально-экономические связи могут приобрести такое значение?

На самом деле здесь вовсе нет проблемы. Разумеется, первые важные влияния на растущего ребенка оказывает семья. Но сама семья, все ее типичные внутренние эмоциональные отношения и воплощенные в ней воспитательные идеалы, в свою очередь, обусловлены общественным и классовым положением; короче говоря, они обусловлены социальными нормами, принятыми данной семьей. (Например, эмоциональные отношения между отцом и сыном в семье, являющейся частью буржуазного патриархального общества, отличны от них в семье, которая является частью матриархального общества.) Семья – это среда, посредством которой общество или общественный класс закладывает специфические черты в поведение ребенка. Семья – это психологический агент общества.

До сих пор значительное большинство психоаналитических работ, которые пытались применить методы психоанализа к социальным проблемам, не отвечали требованиям аналитической социальной психологии[86]. Причина их неудачи кроется в оценке функции семьи. Они достаточно твердо усвоили, что индивида можно понять только как социализированное существо. Они также понимали, что именно отношения ребенка с окружением, с членами семьи имеют решающее влияние на развитие его инстинктов. Но они совершенно не заметили тот факт, что сама семья со всеми ее психологическими и социальными установками, воспитательными целями и эмоциональными отношениями является продуктом специфической социальной и (в узком смысле) классовой структуры; что она фактически является психологическим агентом общества и класса. Они нашли правильную исходную точку для объяснения психологического влияния общества на ребенка, но не обратили внимания на семью.

Как это оказалось возможным? Психоаналитики были сбиты с толку предубеждением, которое они разделяли с буржуазными исследователями – даже те, кто придерживался прогрессивных взглядов. Они сделали из буржуазного капиталистического общества абсолют, более или менее осознано считая, что это «нормальное» общество, что его условия и психические факторы были типичны для всех его членов.

Но была и другая причина заблуждений психоаналитиков. Объектами их исследований были главным образом члены современного общества, в основном люди средних слоев – иначе говоря, они были членами буржуазного класса[87] с той же самой социальной историей. Следовательно, их индивидуальная жизнь имела в основе личный и, с точки зрения общества, случайный опыт, венчающий этот общий для всех фундамент, являющийся продуктом авторитарного общества с его классовой структурой и поисками максимальной выгоды. Психологически они отличались только тем, что у одного был весьма строгий отец, который терроризировал его в детстве, у другого была старшая сестра, на которую он направил всю свою любовь, а у третьего была мать с такими сверхсобственническими наклонностями, что он так и не смог порвать либидозную зависимость от нее.

Разумеется, этот личный опыт был чрезвычайно важен для формирования психики индивидов. Снимая психические проблемы, которые возникли из этого опыта, психоанализ полностью выполнил свой долг в качестве терапевтической практики: он превратил пациента в человека, который был адаптирован к существующему общественному порядку. Цель терапии не выходила за эти рамки и не должна была. К сожалению, и теоретическое осмысление ситуации в целом также не вышло за эти рамки. Пренебрежение социальными требованиями, воздействующими на семью, возможно, оказалось источником ошибки; но это было несущественно в реальной практике для индивидуальной психологии. Однако когда дело дошло до исследований в области социальной психологии, то несущественная ранее ошибка стала источником катастрофической ошибки, влияющей на результаты исследования[88].

Психоанализ сосредоточился на исследовании буржуазного общества и патриархальной семьи как нормальной ситуации. В индивидуальной психологии он научился распознавать следы, оставленные в психике случайными травмами, которые выпадали на долю отдельных людей. Вначале и в области социальной психологии психоаналитики при объяснении тех или иных явлений исходили из случайных общественных событий. Поскольку они не занимались исследованиями разнообразного жизненного опыта, социоэкономической структурой разных типов общества и, следовательно, не пытались объяснить психические черты, обусловленные их социальной структурой, они неизбежно обратились к аналогиям вместо анализа. Они транспонировали специфические механизмы, обнаруженные в поведении современных индивидов, на общества без различия их типов и «объяснили» психические функции по аналогии с определенными явлениями (обычно невротического свойства), типичными для людей в современном им обществе.

За всем этим они не приняли в расчет фундаментальное даже для психоаналитической индивидуальной психологии положение. Они забыли, что невроз – будь то невротический симптом или невротическая черта характера – является результатом искаженной адаптации «нездорового» индивида к окружающей действительности; большинство же людей в обществе, т. е. здоровых индивидов, обладают способностью верно адаптироваться к реальности. Таким образом, явления, изучаемые в социальной (или массовой) психологии, не могут быть объяснены по аналогии с невротическими явлениями. Их следует понимать как результат адаптации аппарата инстинктов к социальной реальности.

Наиболее разительным примером является абсолютизация эдипова комплекса, из которого сделали универсальное человеческое состояние, хотя социологические и этнологические исследования показывали, что это конкретное эмоциональное отношение было типичным, видимо, только для семьи в патриархальном обществе. Абсолютизация эдипова комплекса привела Фрейда к тому, что в основу развития человечества он положил механизм ненависти к отцу и проистекающие из нее реакции, без учета материальных условий жизни изучаемой группы.

Однако, даже исходя из ложной социологической точки зрения, такой гений, как Фрейд, сделал ценные и значительные открытия[89].

Но в работах других психоаналитических авторов эта ошибочная отправная точка привела к результатам, которые скомпрометировали психоанализ в глазах социологов и марксистских социальных теоретиков, в частности. Но не следует винить психоанализ как таковой. Действительно, достаточно только применить классический психоаналитический метод индивидуальной психологии к социальной психологии, чтобы логически прийти к результатам, которые не встретят возражений. Ошибка заключалась в том, что психоаналитические авторы не использовали этот метод надлежащим образом, перенося его с индивида на социальные группы и социальные явления.

Здесь необходимо дальнейшее разъяснение. Мы отметили способность аппарата инстинктов к изменению под влиянием внешних (в конечном счете, социальных) факторов. Но не следует недооценивать тот факт, что аппарат инстинктов, как количественно, так и качественно, имеет определенные физиологически и биологически обусловленные границы изменчивости и что только в этих границах он подвержен влиянию социальных факторов. Более того, энергия инстинктов сама является чрезвычайно активной силой, способной изменять условия жизни так, чтобы они не мешали проявлениям инстинктов.

Во взаимодействии психических побуждений и экономических условий последние имеют приоритет. Не в том смысле, что они воздействуют сильнее – ведь мы имеем дело не с количественно сравнимыми мотивами одного плана. Они имеют приоритет в том смысле, что удовлетворение инстинкта самосохранения увязано с материальными условиями существования, а экономическая действительность менее изменчива, чем аппарат инстинктов человека, в частности сексуальный инстинкт.

Применяя психоаналитический метод индивидуальной психологии к социальным явлениям, мы обнаруживаем, что явления социальной психологии следует понимать как процессы, вовлекающие активную и пассивную адаптацию аппарата инстинктов к социоэкономической ситуации. Биологически свойственные человеку инстинкты имеют высокую способность изменяться, адаптироваться к экономическим условиям существования. Семья – это важная среда, через посредство которой экономическое положение оказывает формирующее влияние на психику индивида. Задача социальной психологии – выявить общие, социально значимые психические установки, в частности их бессознательные мотивы, в том числе влияние на устремление половой энергии.

Итак, до сих пор психоаналитический метод социальной психологии рассматривался как способ, применение которого не противоречит фрейдовской индивидуальной психологии и положениям исторического материализма. Новые трудности возникают, когда этот метод смешивается с ошибочной, но широко распространенной интерпретацией марксистской теории – представлением, что исторический материализм – это психологическая теория или более конкретно – экономическая психология.

Если было бы справедливым утверждение Бертрана Рассела[90], что Маркс рассматривал «делание денег», а Фрейд рассматривал «любовь» в качестве решающего мотива человеческого поведения, то эти две концепции были бы действительно несовместимы. Гипотетический пример с мухой-однодневкой, если бы насекомое могло думать теоретически, свидетельствует о том, что Рассел совершенно неправильно понял как психоанализ, так и марксизм. Психоанализ на самом деле исследует адаптацию биологических факторов (инстинктов) к социальной действительности, и марксизм – это вовсе не психологическая теория.

Не только Рассел неверно истолковал эти две теории. К нему присоединились многие другие теоретики, а его ложная точка зрения сходна со многими подобными. Например, Хендрик де Ман (Hendrik de Man) особенно упорно настаивает, что исторический материализм – это экономическая психология.

«Как мы знаем, Маркс никогда не формулировал свою теорию человеческой мотивации. Фактически он никогда не объяснял, что означает понятие «класс». Его кончина прервала его последнюю работу, в которой он обратился к этой теме. Но основные концепции, из которых он исходит, не вызывают сомнения. Даже оставшееся невыраженным предположение, лежащее в основе его работы, появляется как в его научной, так и политической деятельности. Каждый экономический тезис и каждое политическое суждение Маркса опирается на положение, что волевые мотивы человека, которые ведут к социальному прогрессу, продиктованы прежде всего экономическими интересами. Сегодняшняя социальная психология могла бы выразить те же мысли как стремление к приобретению, внимание на социальное поведение человека. Если сам Маркс считал подобные формулировки излишними, так это потому, что ему представлялось само собой разумеющимся и что это нашло отражение в современной политической экономии»[91].

Теперь это «невыраженное предположение» может оказаться само собой разумеющимся для современных (т. е. буржуазных) экономистов; но оно не отражало точку зрения самого Маркса, который не разделял взгляды современных теоретиков по многим вопросам.