— Но ведь судьба Восточной кампании уже решена. Осталось одно последнее усилие, один решительный удар — и большевистская столица падёт.

Каммхубер с большим сочувствием посмотрел на старого приятеля. Так смотрят на почтенного семидесятилетнего старца, хвастающего новорождённым сыном от молодой жены.

— Да-да, Николаус, всё решено. Тем не менее ситуация всё же требует личного, особого внимания фюрера. Не мне тебе объяснять: генералитет — это всего лишь толпа генералов.

— Ты и сам генерал, — позволил себе ухмыльнуться фон Белов.

— И ты будешь, — спокойно ответил Каммхубер. — Но это не отменяет простого факта: всякому человеку — и рядовому, и генералу — нужна хорошая, крепкая палка. В момент, как ты говоришь, последнего решительного усилия эта палка должна проявить себя особенно решительно. Срываться из «Вольфсшанце», собирать экстренное заседание военного и гражданского командования…

— Йозеф, это правда, что та женщина… что вы захватили одного из пришельцев? — прервал крамольные излияния адъютант, оглядываясь по сторонам и снижая голос почти до шёпота.

В помещении, кроме них, никого, конечно, не было: огромное, почти полукилометровое здание новой Рейхсканцелярии вообще как вымерло. Меры безопасности предпринимались беспрецедентные: удалили даже большую часть внутренней охраны. С самого утра съезжались бонзы Рейха — адъютант уже успел поприветствовать Гёринга, Гёббельса, Химмлера, Кейтеля, Тодта и Шпеера, Фрика, Мартина Бормана… Здание окружили двойным кольцом оцепления, а Ганс Раттенхубер, начальник охраны фюрера, сходил с ума, пытаясь обеспечить безопасность немногими оставшимися силами, признанными «особо надёжными».

Фон Белов, конечно, прекрасно понимал, что причин для беспокойства нет ни малейших: как будто кто-то способен нанести удар в сердце Рейха!.. И всё же на душе было неспокойно. Готовилось нечто большое, по-настоящему большое, и это пугало адъютанта, как испугало бы всякого нормального, благоразумного, богобоязненного человека.

Где-то далеко, вероятно, этажом выше, хлопнула дверь.

Он вздрогнул и неловко передёрнул узкими плечами.

Если это действительно боги…

Молодая женщина в грубой рабочей куртке и неизвестной, но явно военной форме, несомненно, выглядела стопроцентной арийкой. Великий Фюрер оказался прав — как всегда. Но что, если переговоры в кабинете наверху не увенчаются успехом?..

— Йозеф, — сказал фон Белов, — что, если Фюрер не сумеет договориться с… нашей гостьей?

Круглое доброе лицо Каммхубера сморщилось в гримасе раздражения. Фон Белов, неплохо знавший генерала, понял, что их мысли в чём-то совпали.

— Скорцени утверждает, что после того, как он лично разгромил батальон охраны НКВД, наша гостья пошла за ним добровольно, даже с радостью. Потом, уже на борту самолёта она вроде бы попыталась сопротивляться… Ты же знаешь этого… ммм… шутника: с него вполне сталось бы попытаться наладить «личный контакт».

— Насколько я помню, — пробормотал фон Белов, — указания Фюрера на этот счёт были предельно точны. Я не думаю, что даже этот…

— Конечно, нет, — снова сморщился Каммхубер, — но наша гостья не говорит ни по-немецки, ни по-русски, ни на каком-либо ещё распространённом языке. Остаётся уповать на гений фюрера. Да, Николаус. Уповать на гений фюрера.

Собеседники помолчали. За двойными дверьми шелестело собрание первых лиц Рейха. Изредка доносился одышливый хохоток рейхсмаршала.

Все ждали.

— Йозеф… он собирается представить гостью всего лишь через несколько часов… знакомства. Не владея языком… За такой срок невозможно прийти к сколь-нибудь существенным практическим договорённостям. И, кстати, она не производит впечатления лица, обладающего соответствующими полномочиями, как ты считаешь?