В ту же секунду замолчав, парни вспомнили обо мне. Они обернулись одновременно, как будто по команде. В их взглядах читалось непонимание и недоумение. Но я не расстроился, главное — что нет злости или агрессии. Неловкую паузу нарушили ящеры, которые начали задирать головы, смешно выгибая шеи назад, и глухо урчать. Взявшись за поводья, ребята без всякого напряжения запрыгивали в высокие седла, но я уже не удивлялся ничему.

Бой и ожидание смерти остались позади, биение сердца пришло в норму, и я обратил внимание на легкое жжение в районе груди. Только сейчас я заметил висящую на шее цепочку с медальоном, ту самую, которую надел мне на шею загадочный посланник. Черный камень в серебристой оправе довольно сильно нагрелся и стал прозрачным. В его глубине мерцали кроваво-красные сполохи. Цепочка с медальоном была единственной вещью, перенесшейся в этот мир вместе со мной, но ирония состояла в том, что она не имела никакого отношения к моей прошлой жизни.

— А ты — молодец! — похвалил меня мой синеглазый знакомый, неспешно подъехав верхом. — Я — Ник.

— Алекс! — представился я и протянул руку. — Почему «молодец», пока вы бились с червем, я сидел на жопе ровно и трясся от страха?

— Потому и молодец, что сидел, а не бежал со всех ног, пока мы дрались, — ответил Ник, уже знакомым движением забрасывая меня в седло перед собой. — Я бы драпал, куда глаза глядят!

— Я тоже сбежать хотел, но ты меня слишком сильно о песок приложил, когда с ящера сбросил, — с иронией в голосе ответил я, болтаясь в седле из стороны в сторону. — Расскажи мне, где мы находимся, я уже кучу вариантов перебрал, а когда с башни в червя прилетела эта неведомая белая фигня, впервые подумал, что попал в виртуальную вселенную.

— О том, где мы, и кто в этом мире, можно говорить бесконечно, — на секунду задумавшись, сказал Ник, перекрикивая дующий в лицо ветер, — но однозначного ответа на вопрос нет ни у кого, одни лишь догадки. Я не думаю, что это — виртуальная игра, здесь все также реально, как на Земле. И смерь вполне настоящая, поверь мне, она не менее страшна, чем у нас.

— Так, значит, ты тоже — с Земли? — обомлел я, когда мы пересекли границу, отмеченную рядом высоких серых столбов.

— А мое имя не навеяло никаких ассоциаций? — усмехнувшись, поинтересовался Ник и уже в который раз удержал меня от падения из седла.

— Мы говорим не на английском, и я предположил, что это — лишь созвучие, — промямлил я, борясь с тошнотой. — Бой с червем — это обычный скучный день в этом мире?

— Еще наговоримся об этом до тошноты, потому что теперь ты в нашей команде! — ответил Ник и натянул поводья.

Пограничные столбы остались позади, ящеры перешли на шаг, и я, наконец, почувствовал себя человеком — меня больше не болтало во всех направлениях. Красная стена и башни вдалеке поражали воображение своими исполинскими размерами. Я не мог оторвать глаз от гигантского рукотворного сооружения, реальные масштабы которого могли превышать мои самые смелые предположения. Все улицы, что я видел, были не уже четырехрядного шоссе и под небольшим углом поднимались от пустыни к стене. Кое-где они перемежались узкими переулками, в которых едва разъехались бы два ящера. Мы перемещались по еще более широкой дороге, но она была совершенно пуста: за исключением нас семерых я не увидел на ней ни одной живой души.

Построенные из серого камня и крытые высушенной травой домишки жались друг к другу по обеим сторонам утоптанного множеством ног песчаного полотна. Окон в них не было, как, впрочем, и дверей: все открытые проемы были завешены выцветшими циновками. За ними прятались любопытные лица, но разглядеть их не было никакой возможности. Выстроившись шеренгой, мы неспешно продвигались по улице. Ник молчал как рыба об лед, парни были похожи на немых статистов, и я все также блуждал в тумане собственных предположений. Я терзался множеством вопросов, но, оглядываясь вокруг, понимал, что, получив ответы, буду маяться новыми.

Песчаный проспект уперся в большие двустворчатые ворота: мы подъехали к очень высокому каменному забору, который пересекал его под прямым углом. Я не смог заглянуть поверх ограды, даже сидя в седле на двухметровой высоте. Стена, сложенная из прямоугольных блоков потемневшего от времени песчаника, простиралась далеко влево и вправо, ее границ не было видно в обоих направлениях. От россыпи теснящихся друг возле друга лачуг ее отделяла довольно широкая полоса чистого песка. Я думал, что мы направляемся к красной стене, но от огороженной территории, к которой мы подъехали, до нее было не меньше пяти километров. Ворота медленно и величественно распахнулись. Я обернулся и посмотрел на пустыню, катящую свои песчаные воды к линии горизонта, и почему-то загрустил. Мне подумалось о том, что внутри этих желто-серых стен я потеряю частичку самого себя, и, возможно, свободу.

Когти ящеров заскребли по каменным плитам — я снова оказался как будто в другом мире. Мы спешились, и уже в который раз за последние двадцать четыре часа я застыл в полном изумлении — пространство вокруг меня утопало в зелени. Изумрудные газоны, аккуратно подстриженные кусты, деревья, распростершие свои ветви над дорогами и тропинками — все это напоминало французский сад. Широкая каменная мостовая сквозь буйство растительности вела к широкому приземистому сооружению из розового туфа. Его узкие застекленные окна были упрятаны за витыми коричневыми решетками и прекрасно гармонировали с коричневой же крышей.

К нам подбежало несколько грязных парней и девушек примерно моего возраста, и, низко поклонившись, взяли ящеров под уздцы. Не обращая внимания на слуг, всадники легко и изящно покинули седла, чего нельзя было сказать обо мне. Под молчаливыми и насмешливыми взглядами шестерки я кое-как спрыгнул с высокой спины зверя, едва не вывихнув себе ногу.

— Дом, милый дом, — сказал, улыбнувшись Ник, и распростер руки, с удовольствием вдохнув влажный, насыщенный ароматами воздух. — Ты теперь — часть нашей семерки, и будешь жить здесь.

— А право выбора у меня есть? — осторожно поинтересовался я.

— Есть, конечно, — с гримасой отвращения на лице ответил Ник и указал рукой на слуг, уводящих куда-то фыркающих ящеров. — Можешь как они кормить узгунов, мыть их, убирать дерьмо и питаться объедками со стола учеников школы.

— Значит, это — школа? — уточнил я, запоздало осознав, что явил собой классического капитана Очевидность.