Если бы не раны, то Вячко и тут бы изловчился. Долго ли при умении дикой кошкой перепрыгнуть с одного коня на другого? Но в том-то и беда, что сил на это уже не было. Неловко свалившись, он грянулся кулем о землю и тут же потерял сознание, успев лишь подумать, что проход для своих людей все-таки очистил.

Зеленый лес и впрямь был рядышком — ныряй в него, а там, глядишь, и удастся уйти от погони. Да и не станет никто ломать строй и преследовать жалкую кучку всадников — не до того победителям. Но ни один из оставшихся в живых дружинников Вячко так и не пожелал воспользоваться этим спасительным для себя выходом.

Вместо того они сгрудились вокруг тела своего князя, будто по команде образовав возле него круг и ощетинив копья. Так и застыли молча с угрюмым вызовом в глазах: «Кому жизнь не дорога, давай налетай, а на своей мы уже крест поставили».

Понимали, конечно, что этой остановкой они сами себе подписывают смертный приговор. Чего ж тут не понять-то, как-никак, не первый год в дружине лихого князя служили. Вот только иначе поступить им было невмочь. Жизнь спасти, чтоб честь утратить? А кому ты тогда такой нужен? После этого ты и самому себе без надобности.

«Нет уж. Пришли сюда с князем и уйдем с ним», — яснее ясного читалось на суровых лицах.

И застыли все на поле.

А меж тем двое дружинников, не обращая ни на кого внимания, словно для них битва и вовсе закончилась, мигом соскочили с коней и принялись перевязывать Вячко, чтобы унять кровь.

Но странное дело. Несколько десятков луков было устремлено в их сторону, несколько десятков стрел дрожали от натуги, стремясь впиться во врага, но ни один из воинов рязанского княжества так и не спустил тетиву.

Конечно, если бы они обложили каких-нибудь половцев, то обязательно посекли бы всех, а уже потом отдали бы последнюю дань мужеству врага — захоронили бы с почестями, не оставив на потеху воронью.

На своих же, на точно таких же русичей, как и они сами, рука не поднималась. Ни мечом взмахнуть, ни копье метнуть, ни стрелу пустить. Так и стояли рязанцы в ожидании не пойми чего, пока не подъехал разгоряченный боем главный воевода.

Поначалу он уже поднял руку, чтобы дать отмашку, — раздавить жалкую кучку неумолимым пешим строем нетрудно. Однако успел по достоинству все оценить и повелел своей сотне обождать. Сам же направился к этому маленькому кружку, составленному из трех десятков всадников.

— Кто там у вас? — спросил негромко.

Дружинники вместо ответа немного раздались в стороны, чтоб воевода мог проехать внутрь кольца. Мол, сам гляди, чего языком трепать попусту.

Доехав до лежащего на земле Вячко, которому как раз перевязывали последнюю рану, Вячеслав спешился и вновь спросил:

— Кто это?

— Вячко, князь наш, — пояснил один из новоиспеченных санитаров.

На лице его проступало явное удивление — что же это за человек такой, коли он даже самого князя Вячко в лицо признать не может?

— Понятно, — кашлянул рязанский воевода, хотя на самом деле ничего не понял.

Зато ему припомнился один из рассказов Константина о Прибалтике и о каком-то там Вячко. Уж не об этом ли? Что именно о нем говорил рязанский князь, Славка, хоть убей, не мог вспомнить, но что-то хорошее[19] — это точно.

— Ладно. Потом разберемся, — буркнул он себе под нос и распорядился: — Как перевяжете, сразу в Ростиславль его, к лекарям нашим. А вы чего тут встали! — напустился он на всадников, продолжавших молча ожидать нападения. — Ну-ка, подвиньтесь, чтоб мои люди пройти могли.