— Да христианин ли ты?! — изумился побагровевший от злобы отец Альберт. — Какой ты веры, княже?!

Константин уже успел мысленно обругать себя за эту внезапную вспышку, прекрасно сознавая, что ничего хорошего такая откровенность не сулит. Однако делать было нечего. Сказал «а», говори и «б».

Поэтому он уже более спокойным тоном, но досказал до конца:

— У нас с тобой разные боги, епископ, и разная вера. Ты поклоняешься богу зла и ненависти, принося ему в жертву человеческую кровь. Я людоедам не кланяюсь. Христос завещал иное, а о таких, как ты, сказал: «Multi sunt vocati, pauci vero electi».[53] Так что ты, епископ, не относишься к числу избранных.

— Себя же ты, несомненно, причисляешь к последним, — криво усмехнулся епископ.

— Господу виднее. Во всяком случае, у нас на Руси не понуждают человека сменять своих богов на тех, в кого он верить не хочет, угрожая при этом мечом.

— А я слышал, что твой предок, князь Владимир, делал иначе, когда крестил твоих соплеменников.

— Это его грех, — пожал плечами Константин. — И он тоже был не прав. Каждый должен сам выбирать себе богов.

— Есть только один истинный, — возвысил голос отец Альберт. — Остальные же — ложны, и не боги они вовсе, а идолы. Ты видел их капища? Как могут боги быть вырезаны из дерева? Один удар топора, и нет этого бога.

— Один удар топора по иконе, и нет твоего бога, — парировал князь. — Впрочем, я много слышал о тебе, а потому давай оставим богословские споры на другой раз.

— Могу я узнать, что же ты слышал обо мне? — осведомился епископ.

— Ты уверен, что тебе это нужно знать?

— Люди злы. Возможно, что кто-то, разгневавшись на меня, сказал тебе неправду. К тому же всегда полезно знать, что о тебе думают другие.

Константин прищурился и в который раз за этот день поблагодарил свою память, хранящую все те латинские высказывания и поговорки, которые он некогда выучил еще в институте.

Пристально глядя на епископа, он произнес:

— Mel in ore, verba lactis, fel in corde, fraus in factis.[54] Достаточно? — спросил с усмешкой.

— Вполне, — кивнул епископ.

Багровый румянец злобы уже сменился на его лице мертвенной белизной ненависти, и, уже отбросив всяческую осторожность, отец Альберт прошипел сквозь зубы:

— Я пойду на все, чтобы вернуть эти земли. Ты еще не знаешь, князь, всей мощи римского престола, который незримо возвышается за моей спиной. Сюда придут рыцари из Полонии, Германии, Франции, Англии, Италии, Кастилии.

— Стоит ли изгонять волка из овчарни с помощью медведя? — усмехнулся Константин. — Или тебе мало датского короля Вальдемара, который ныне наложил лапу на всех эстов?