— Я ваших людей убивать не хочу. Понимаю: подневольные они. Но и своих терять не могу. Однако выход и тут имеется. Одно дело, показывать вид, будто ты лезешь на стену или на тот же вал, который мы вместе с вами вырыли. Пусть ваши люди лезут, но не противятся, когда мои воины станут их спихивать со стен. Делать они это будут тоже осторожно, чтоб по возможности никого не убить. Мне с вами делить нечего. Помочь же мне вы все равно сможете.

— Помочь?! — удивился Нинн.

— Да, помочь, — твердо повторил рязанский князь. — Скажем, упал рыцарь в ров с водой и камнем на дно ушел, так не надо спешить его вытаскивать. Пусть ливы суетятся, ныряют, кричат погромче, а сами выжидают, чтоб этот рыцарь захлебнуться успел. Опять же машины их камнеметные, если таковые у немцев будут. Я вам для них жидкость особую дам. Облить их ею — дело недолгое, а там только искорку поднести, и все разом полыхнет. Словом, много чем вы мне помочь можете, причем так, чтобы вас в измене не уличили. Но сразу хочу всех упредить, — Константин помрачнел, — совсем без смертей тоже не обойдется. Среди ваших людей будут и раненые, и убитые.

— А без этого никак? — заикнулся было кто-то из присутствующих.

— А как вы бы хотели? — вопросом на вопрос ответил Константин.

После долгой паузы вновь поднялся Нинн. Раз уж он начал разговор, то и дальше ему впереди всех вышагивать.

— Князь прав, — произнес он сурово. — В этой жизни за все платить надо, а за трусость вдвойне. К тому же если бы мы за князем пошли открыто, то намного больше отдали бы. Пускай погибшие за весь наш народ жертвой будут. Иначе Виелона от нас никогда не отступится, — Нинн строго обвел всех глазами, чтоб примолкли, и уже не таясь спросил: — А сам-то ты надолго здесь остаться хочешь?..

— Я здесь… навсегда, — сурово произнес, как отрезал, Константин. — Вот отобьюсь, погляжу, как эти псы покажут себя в сраженьях, а года через два-три и вовсе их за море выкину. Нечего им на вашей земле делать.

От таких слов у Нинна аж слезы на глаза навернулись. Вообще-то он всегда осторожным был, а тут расчувствовался не в меру, вот и ляпнул сгоряча, не подумав:

— Да благославит тебя Перконс пресветлый.

И мгновенно осекся, поняв, что сказанул лишнего. У русичей ведь такой же бог, как и у велнсов этих, только кумирни деревянные и внутри малость иначе все обустроено. Даже жертвы похожи — такие же свечи восковые. Эх, старый, старый! Что ж ты, до седых волос дожил, а с головой так и не подружился. И вроде так славно все начал, а теперь…

Старики опустили глаза, ждали, что теперь им скажет князь, хотя и так было ясно, что ничего хорошего они не услышат.

Константин окинул всех суровым взглядом.

— Стало быть, ты, старик, в старых богов по-прежнему веруешь? — спросил он негромко.

У Нинна сердце так и замерло. Хорошо еще, если его одного сейчас к дубу потащат, а ведь могут и всех прочих, без разбора, тоже вздернуть. Вот горе так уж горе. Однако деваться некуда. Коль пришел твой смертный час, умей встретить его достойно. Это в рождении своем дите не властно. Когда оно на свет появится, в чьей семье, — все в руках пресветлых богов. А смерть иной раз напрямую от самого человека зависит. Не всегда, правда, но бывает. У Нинна именно так и получалось. Теперь главное, седин своих окончательно не опозорить, не смалодушничать.

— Верил, верую и в последний свой час верить буду, — ответил он гордо, и даже голос его, скрипучий и слегка дребезжащий от тяжести прожитых лет, изменился, стал звучным, будто его обладатель разом смахнул с плеч два-три десятка прожитых лет.

Сам же Нинн только об одном сейчас и сожалел: неужто из-за такой малости князь весь уговор, почти состоявшийся, безвозвратно порушит? И, будто сбылись его самые худшие опасения, не стал русич торопиться, а тем же негромким голосом спросил у остальных:

— Кто еще из вас верует в старых богов?

Первым с места поднялся сосед Нинна, Виенцо, за ним встал Имаут, потом — старейшина лэттов Дотэ. А еще через минуту уже все приглашенные стояли в ожидании приговора.

— Вот уж не подумал бы, — озадаченно произнес Константин.