«Эдак я и не доживу до светлого дня, — мрачно подумал Ярослав. — Ну уж нет. Погоди, проклятый. Вначале ты сдохнешь, а уж потом пусть будет так, как господь рассудит».
Свою ошибку Ростислава поняла сразу. Достаточно было заглянуть мужу в глаза, в которых черным вороном затаилась смерть. Заглянула, прочла и в страхе отшатнулась, кляня себя на чем свет стоит за неосторожные слова. Однако говорить Ярославу ничего не стала — уж больно закаменело его лицо. Таким оно было, когда он после бегства из-под Липицы приказал умертвить ни в чем не повинных новгородских купцов. Тогда Ростислава поглупее была — встряла, а что толку. Кроме синяка на левой скуле так ничего и не добилась.
«Все равно раньше ночи он никого в поруб не пошлет, — рассудила здраво. — Значит, время есть».
Времени ей и впрямь хватило. Она и записку успела написать с остережением, и нож метнуть, пока верная Вейка стражникам зубы заговаривала. Даже сама чуток возгордилась — с первого раза в узкую щель ухитрилась попасть. Правда, и расстояние было в сажень, не больше, но все равно приятно.
Дверь поруба на этот раз отворилась в неурочное время. Если бы не проржавевшие петли, которые в очередной раз неистово взвизгнули, то Константин не успел бы спрятать недавний подарок, а так у него вполне хватило времени на то, чтобы засунуть его под соломенный тюфяк.
«Что это? Освободить пришли или…»
Додумывать князю не хотелось, но пришлось. Да и незачем себя обманывать. Освобождают при свете солнца, убивают — при луне. Исстари так повелось. К тому же люди с такими страшными и глумливыми рожами никого не освобождают. Первый из вошедших и вовсе удивительным образом смахивал на длиннорукую гориллу, особенно своей нижней челюстью, резко выпяченной вперед, и лбом, скошенным назад чуть ли не по диагонали.
Второй был симпатичнее, хотя и ненамного. В руках он держал толстую свечу. Оба были без кольчуг, зато с мечами.
Лезть под тюфяк за ножом Константин не спешил, просто уселся так, чтобы он был рядом — только руку сунь и все. Чуть дрожащими от волнения пальцами расстегнул пуговицу на вороте рубахи, чтоб ничто не стесняло движений. Ну, кажется все. Осталось улучить момент.
Но вошедшие рассудили иначе.
— Испугался, — насмешливо протянул похожий на гориллу. — Не боись. Наш князь с тобой словом перемолвиться хочет.
Константин присмотрелся и только теперь увидел третью фигуру, чернеющую на фоне дверного проема. Сразу после слов ратника этот человек пошевелился и тяжело ступил вперед. Сомнений не осталось — это был Ярослав.
— А почему ночью? — спросил Константин.
Призрачная надежда на лучшее почти погасла в его душе. Про себя он уже мрачно прикидывал, что если и сможет кого-то утащить с собой на тот свет, то одного, не больше, да и то за счет неожиданности. Ну не мастак он был драться на ножах.
— Не спится, потому и ночью, — коротко отрезал Ярослав, продолжающий медленно спускаться по ступенькам.
Поступь его была неуверенной, будто он только-только начал вставать на ноги после тяжелой болезни. Однако когда один из дружинников захотел поддержать его за локоть, Ярослав с силой вырвал руку и сердито буркнул:
— Сам.
Дойдя до стола, он с видимым облегчением тяжело облокотился на него и столь же осторожно, как и шел, опустился на лавку, молча уставившись на своего врага.
— Несладко тебе пришлось, — заметил Константин, указывая глазами на рубаху, выпячивающуюся от обилия повязок.
— Лучше о себе помысли, — раздраженно ответил тот.