– Да как же не такой, если уже заявления на него есть, – киваю на фотографии. – Скажешь, клевета все, не было такого?

Горьковский смотрит на фото. И после паузы вдруг изрекает с жаром:

– А если и было? Сергей Степанович имел право, нервы успокоить. Ну а с этих… не убудет!

– Ты дурак? – удивляюсь я. – Не понял, что он твою девушку валял, над тобой смеялся! И ты согласен?

– А при коммунизме все будет по-простому, – убежденно отвечает Горьковский, – семьи отменят, ревность запретят. И дети все будут на общем воспитании.

– Ты в каком году живешь? – спрашиваю я. – Сейчас не двадцатые, про «стакан воды» забудь. А приветствуется сейчас советская семья, ячейка социалистического общества. Вы с Ганной могли сейчас быть так – если бы в свои глупые игры не заигрались.

Молчит. И по глазам вижу – не проникся. Взгляд такой, что хоть на пытку, хоть на костер. Идейный – ну так мы тебя с другой стороны подцепим. На эшафот за идею красиво взойти – а с позором, в выгребную яму, не хочешь?

– Некогда мне тут с тобой мусолить, – говорю, – меня из Москвы сдернули, думаешь, других дел у нашей конторы нет? Да, забыл представиться – Служба партийной безопасности, не милиция, не прокуратура и даже не МГБ. Даем оценку всему происходящему с идейной точки зрения – так как оказалось, что ваша шайка не чистая уголовщина, а с претензией на политику, то прислали меня разобраться. И от твоих показаний в том числе зависит, какое заключение я напишу и что со всей вашей компашкой будет. И поверь, мне искренне хочется тебе помочь, как своему брату-фронтовику, не допустить несправедливости. Но если ты сам не хочешь мне помочь – что ж, пойдете всей бандой по чистой уголовке. Поскольку наличествовал предварительный сговор, и имеют место несколько эпизодов, и наверняка оружие у кого-то найдем – то минимум по десятке каждому, по статье за бандитизм, ну а главарям и по «четвертному». Или же ты попробуешь убедить меня, что за идею старались – тогда мы вместе попробуем найти смягчающие обстоятельства. Думай скорее, а то мне еще не с одним тобой беседовать.

И начинаю со скучающим видом собирать бумаги со стола.

– Вы-то сами воевали? – спрашивает Горьковский. – Или в тылу ошивались, пока мы…

– А за такое и в морду могу, – отвечаю я. И расстегиваю «летчицкий» кожан. Две Золотые Звезды и целый иконостас прочего (не сами висюльки, все ж форма не парадная, а лишь ленточки – но все равно впечатляет). «Отечественная» 2-я степень, за немецкую авиабазу Хебуктен, год сорок второй. «Отечественная» 1-я степень, за захват немецкого «раумбота» и уничтожение поста СНиС. Красная Звезда за Ленинград (там по совокупности, от штурма ГРЭС-1 до новолисинских лесов, как мы там нечисть для фрицев изображали). Первая Золотая Звездочка за уран, вместо «Манхэттена» попавший к Курчатову. Вторая Красная Звезда за Варшаву, третья – за Рим, год сорок четвертый. Вторая Звездочка – за фюрера. «Боевик» Красное Знамя – за остров Санта-Стефания, с которого мы его святейшество папу вытаскивали из немецкой тюрьмы. От папы же ватиканский орден Святого Сильвестра, да не низшая «кавалерская», а «командорская» степень (как участнику двух дел, спасения понтифика и поимку Гитлера, объявленного врагом рода человеческого), что теоретически дает мне право не просто на итальянское дворянство, но и на титул. И это я еще не все назвал. При личном кладбище больше чем в две сотни врагов СССР (лишь те, кого сам убил и труп видел).

– Все получены за реальные дела, – продолжаю я, – вторая Звездочка – за живого Гитлера, был в той самой команде, что его брали. Пропуском в которую мне – моя первая Звездочка была. Достаточно?

А у тебя что в активе, Горьковский Игорь Антонович? Одна медалька «За отвагу» – за твой первый и последний бой. За то, что севернее Сталинграда, август сорок второго, первым поднялся в атаку и увлек бойцов, заменив убитого ротного. И как записано в представлении, лично уничтожил двух фрицев, пулеметный расчет, до того как сам был тяжело ранен. По меркам штатским, это очень много – кто усомнится, пусть представит, как это, встать и шагнуть вперед под огнем. Но не тебе мне счет предъявлять, кто больше для страны и народа сделал.

Горьковский молчит. Затем отвечает, решившись:

– Сергей Степанович нас учил – быть за советскую власть. За настоящий коммунизм – а не диктатуру партийного начальства. Мы воевали и думали, что после Победы заживем – что свобода будет. А стали гайки закручивать еще шибче.

– Не понял? – удивляюсь я. – Это где ты закручивание видишь? Если дела пересматривают, даже тех, кого в тридцать седьмом. И выпускают, кого по ошибке, и в правах восстанавливают, и даже компенсацию дают. И вообще, как сказал товарищ Сталин, «жить стало лучше и веселее». Лично мне так вполне нравится.

Так, а с чего это он на меня даже с сожалением посмотрел, будто свысока? И отвечает:

– А это не свобода, а подачка. Которую как дали, чтоб народ успокоить, так завтра и отнять могут. А мы – гарантии хотим! Чтоб власть была подлинно народная, как Ленин указывал. Истинно советская – со свободой слова, собраний, гласностью и всеобщим народным контролем.

Лексикон, однако, для сержанта – хотя, наверное, от своего «гуру» услышать успел и запомнил. Ну, посмотрим, кто лучше знает прикладной марксизм-ленинизм!

– А сейчас, по-вашему, она чья? – спрашиваю я. – Помещиков и капиталистов? Вот не помню я такого класса, «партийное начальство» – класс пролетариат знаю, крестьянство, опять же, ну и, конечно, буржуазия с дворянством. Ну а у нас правит кто?