ГЛАВА 6

Наутро, мучимый всеми известными и неизвестными хворобами, проистекающими от неразумно-неумеренного потребления веселящих напитков и большого количества сигарет, я долго не мог заставить себя поднять с подушки чудовищно раздувшуюся стеклянную голову, которая, если верить ощущениям, не прошла бы даже в дверной проем.

Судя по тишине за окном, было еще раннее утро. Правильно Болек говорит: «Сон алкоголика крепок, но краток»… Я валялся на диване в позе умирающего гладиатора и страдал, а в космическом вакууме черепной коробки шариком на разноцветном рулеточном диске скакал по кругу моего же изготовления тезис. Тезис гласил: «Во время пьянки всегда рождаются гениальные идеи. Главное — ни в коем случае не пытаться потом воплотить их в жизнь».

И в то же время, достаточно отчетливо помня все детали вчерашних посиделок и собственные умствования о Добре и Зле (образно говоря), я прекрасно сознавал, что на сей раз собственному мудрому правилу не последую…

Когда я нашел в себе силы, достаточные для того, чтобы добраться на подгибающихся конечностях до ванной комнаты и похлебать из-под хрюкнувшего крана холодненькой водички, солнце уже вовсю светило в раскрытые окна, а с улицы летел в квартиру многоголосый гвалт, издаваемый проносящимися мимо дома машинами, летящим где-то в безоблачном небе самолетом, возбужденной перекличкой приподъездных бабулек и ором копошащихся в песочнице чумазых младенцев. В общем, обычная городская какофония.

Мои вчерашние визитеры чинно восседали на кухонных табуретках, балуясь, по своему обыкновению, пивком. Похоже, добрые духи Мишиной квартиры вовсе не сидят себе послушненько дома, а повсюду следуют за своим хозяином: вчера ночью, когда мы отправились, наконец, на боковую, мой допотопный вечно голодно рычащий «ЗиЛ» был стерильно чист, как кошелек бюджетника в конце месяца, а сейчас — мама родная! — пожалуйста: вскрытая полиэтиленовая упаковка с нарезкой бекона, яйца, масло, оливки (или маслины, не знаю, я их всегда путаю) в красивой пестрой банке с нерусскими буквами, еще какая-то снедь в многочисленных непрозрачных пакетиках. И, разумеется, пиво. Много пива разных сортов. Вот спасибочки-то вам, добрые Мишины духи!

— Господа, у меня дежа-вю, — жалобно проблеял я. Опухший язык царапался во рту, как напильник для грубой обработки древесины, но выговорил я свою тираду на удивление членораздельно.

— Ага, только Лелека-Болека не хватает для полного натюрморта. — У Сергея, не смотря на почти опустошенную бутылку извечного «Грюнвальда», дела с дикцией тоже обстояли далеко не лучшим образом.

— О, кстати! Раз уж зашла речь… — оживился казавшийся дремавшим Мишель. — Нам ведь пешком идти придется. Долго, не меньше месяца, я думаю. И совсем не по проспекту Красных Партизан. Спать в лесу, в луже под дождем. Готовить на костре… Мы это умеем? — Миша оглушительно высморкался в гвардейских размеров носовой платок с легкомысленными цветочками, затолкал его, скомкав, в задний карман брюк и обвел всех внимательным взором.

— В луже на костре?… Ну как… Относительно… Я вот, еще в школе когда учился, на турслеты ходил. Два раза, — заговорил молчавший до сих пор Игорь. — Ох и перепились же мы там… — добавил он мечтательно и шумно вздохнул, не иначе — от приятственных воспоминаний.

— Турслеты? — переспросил Миша с сомнением. — Турслеты, это, конечно, хорошо… А ты, Серж, что скажешь? Тоже пьянствовал на девственном лоне? — наш несостоявшийся военачальник, похоже, крепко взял инициативу в свои привыкшие ворочать многопудовые тюки руки. И слава богу. Пусть кесарю будет кесарево.

— Не-а. Я, понимаешь, эта… болел все время. И весной, и осенью. А на лето меня отправляли в пионерлагерь. Или на юг возили, в Ялту… — взгляд Сергея, как давеча взгляд его напарника, подернулся мечтательной поволокой.

Везет же человеку. Меня вот на море ни разу не вывозили, слишком уж далеки от нас все теплые моря… Правда, когда мне было лет семь, мы с мамой ездили в столицу, но экскурсия эта закончилась для меня достаточно плачевно: возле ВДНХ я решил скатиться с гранитного пьедестала высоченной, саблеобразно взмывающей в дымное московское небо ракеты. Дело было зимой, гранит был скользким, и мама сказала, что я непременно упаду и выбью зубы, но я упрямо полез — и, конечно же, упал. И выбил передний зуб (потом мне несколько месяцев пришлось проходить с белой металлической коронкой, что, вкупе с темными волосами, делало меня похожим на вокзального цыганенка). А мама вместо того, чтобы пожалеть меня, удовлетворенно оглядела мою окровавленную физиономию и еще поддала — за неверие в ее пророчества. В общем, на обратном пути я почти все время лежал на верхней полке, обратив пострадавшую от отечественной космонавтики рожицу к грязному стеклу и уставив потерпевшую от тяжелой маминой длани пятую точку в серый, в потеках, потолок пассажирского вагона…

Урок был усвоен на всю жизнь.

…Хотя нет, на счет моря я вру: после первого курса часть студентов истфака отправили на археологическую практику (ее-то и имел в виду Мишель, когда упоминал о моем «некотором опыте»). И не куда-нибудь в таежные дебри, непонятно чьи курганы вскрывать, а в Болгарию. И мне страшно повезло: я каким-то чудом в эту группу попал, хотя не имел на факультете никакого блата и отнюдь не блистал ни на экзаменах, ни в течение обоих семестров в целом. Копали мы римскую колонию Деултум недалеко от курортного города Бургас и каждый божий день после раскопок ездили на море. О, это море! — теплое, мягкое, ласковое и глубокое, как декольте… Золотое было время… «Ох и перепились же мы там!» — вспомнив счастливые два месяца практики, невольно процитировал я Игоря и широко ухмыльнулся…

— Два-ноль в пользу белых, — резюмировал Михаил. — Вернее, четыре-ноль, ибо мы с тобой, дружище, тоже «чайники» из «чайников».

И возразить нечего, потому как — правда. Мы с ним, впрочем, имели кое-какой опыт, но именно «кое-какой», так, наивным девицам лапшу на уши вешать: несколько двух-трехдневных походов, но все — недалеко от города, в пределах десяти-пятнадцати километров. И при этом над нами всегда стояли более опытные старшие товарищи. Они говорили, что, как и когда нам делать, а что, наоборот, не делать, составляли раскладку продуктов, определяли маршрут, в общем — только что за ручку не водили. Так что прав Миша: «чайники» и есть.

— В связи с вышеизложенным на голосование ставится вопрос о привлечении в наши сплоченные ряды еще двух эта… флибустьеров. А ежели поименно: тех самых, чье отсутствие на этом празднике жизни было совсем недавно метко подмечено нашим дорогим другом Серегой! — сказал о себе Сергей в третьем лице.

Поход в тайгу рисовался ему пусть и несколько утомительной, но в целом не тяжелой и в чем-то даже полезной (как минимум — для здоровья) прогулкой. И он дурачился, хотя обычно, по словам Мишеля, был в делах собран, серьезен и даже излишне педантичен.

— Именно. И даже не ставится на голосование. Лелек и Болек — походники с богатым опытом и большим стажем. Мы без них уже через три дня с голоду помрем или в луже какой-нибудь утонем. Так что неси-ка, дружище, трубу. Звонить буду.