— А это пока.
Когда юная самочка заняла позицию на самой нижней ветке, самец решил, что процесс соблазнения окончен. Он выпрямился во весь свой немаленький рост и издал жуткий рев, поколотил себя кулаками в грудь, и самочка, как завороженная, пошла на его зов.
Ей оставалось сделать всего пару движений, и она оказалась бы в лапах пылающего от страсти самца. Но, как оказалось, кое-кто бдил и лишаться гарема был не намерен.
Откуда-то сверху тяжело, как мешок с картошкой, свалился огромный пожилой самец. Он был на голову выше того, который завлекал самку, и юный пикапер немного струхнул. Самочка осмотрела одного, второго, подумала и перебралась на ветку выше.
Соблазнитель взревел. Старый самец показал ему кулак. Люк взял шланг наизготовку, Курт замер с видеокамерой.
— Только не сразу, — прошептал он, — это же такой материал!
— Они же покалечат друг друга! — ужаснулась я. — Я запрещаю!
Но, кажется, я плохо представляла себе ситуацию.
— Это вам не кино о любви, — надменно фыркнула Вианна. — Случаев, когда самцы квиддлов пытаются разделить стаю, в природе по пальцам пересчитать. Никто не страдал еще. — И добавила в сторону: — Понабирают знатоков по объявлениям…
Я была так напугана, что даже проглотила явное оскорбление.
— Но тогда зачем шланг?
— Потому что мы не знаем, кто победит. А нам совершенно не нужно доводить драку до финала. Если эта стая поймет, что у вожака так просто отжать влияние, они все начнут бунтовать и потом разбегутся кучками по всему заповеднику. Поэтому драки не будет, — спокойно объяснил Люк.
Драки пока действительно не было. Оба самца стояли друг напротив друга и орали, периодически со всей дури шибая себя кулаком в грудь, словно бы спрашивая — «а ты кто такой, давай-досвиданья». Выглядело устрашающе и громко. На верхних ветках заплакали разбуженные малыши, а самки недовольно зароптали. Кто-то даже кинул в самцов нечто смахивающее на ананас.
Время шло, самцы орали, дети плакали, Курт устал стоять с камерой и сел, и ничего не происходило. Наверное, самцы обменивались любезностями и пытались решить вопрос путем переговоров. Но, как это часто бывает, на всякого альфа-самца нашлась управа.
Пожилая самка, которая все это время — а прошел, наверное, час, не меньше — кряхтя, слезла с дерева, постояла, глядя на неслучившийся беспредел, после чего, коротко размахнувшись, огрела молодого самца по заду. Тот аж присел — рука у самки, видно, была тяжелая. Но самка на этом не остановилась — она развернулась, дала молодому самцу пинка, и я сделала вывод, что и нога у нее неслабая, и когда страдающий от страсти бедолага заковылял в кусты, самка повернулась к вожаку стаи.
Тот встал на дыбы. Вмешательство самки его возмутило. Самец заревел так, что на деревьях задрожали листья и стая. Град ударов, обрушившийся на его мощную грудь, мог бы сокрушить армию. Самка и ухом не повела, устало вздохнула, небрежно лягнула его сначала по колену, потом в пах, и когда обескураженный вожак согнулся пополам, опять вздохнула, повернулась, подошла к дереву и преспокойно заняла свое любимое место на ветке.
Люк начал откручивать шланг. Глаза Курта были как плошки. Остальные встревоженно перешептывались.
Я видела, что что-то не так, ну и потому, что наш старичок Курт выглядел не менее грозным, чем вожак стаи, обнимая свою камеру, это «не так» я списала на какую-то научную сенсацию.
— Что-то не так, да? — спросила все-таки я, когда Вианна отошла так, что не могла меня слышать.
— О, — очнулся Курт и посмотрел на меня так, будто впервые увидел. — То, что мы засняли, меняет все представление о квиддлах. Все меняет, просто вообще все.