Денег никогда не хватает, потому что именно для этого они и предназначены.
— Могу помочь. У нас собираются выпустить атлас всех известных городов с картами и схемами городских укреплений. Платят по сто риксдалеров (шведский риксдалер — аналог французского экю) за информацию, — сказал я.
— Всего сто риксдалеров?! — удивился Юхани Вяят.
— Немного больше, но ведь и я должен что-нибудь заработать, — ответил я.
— Сто двадцать, не меньше! — потребовал он.
Жаль, а то я собирался поднять до двухсот и даже выше!
Принес он городские планы и схемы новых укреплений в обычном холщовом мешке, помятые, сложенные криво. Городские укрепления состояли теперь из девяти бастионов, обнесенных рвами. На западе были «Кристервал», «Триумф» и «Фама», на севере — «Глория», «Гонор» и «Виктория», а на востоке по берегу реки — «Пакс», «Юстиц» и «Спес». С юга прикрывал замок «Длинный Герман». По версии Юхани Вяята гарнизон состоял из тысячи трехсот пехотинцев, двухсот кавалеристов и четырехсот горожан-дружинников и имел на вооружении, включая запасные, около четырехсот пушек. Командовал гарнизоном и крепостью полковник барон Горн. Кстати, полковник был единственным, о ком мой осведомитель отзывался с восхищением. Наверное, потому, что барон Горн помнил имена всех чиновников, но здоровался только со старшими.
— Я скопирую дня за два и верну, — пообещал ему. — Вот тебе шестьдесят риксдалеров авансом, а вторую половину получишь вместе с чертежами.
— Давай все сумму сразу, — потребовал Юхани Вяят. — Чертежи можешь оставить себе. Все равно не я за них отвечаю. Да и никому они не нужны, пылились в кладовой.
Часть полученных денег была спущена в тот же день в таверне «Пьяная треска». Я позволил Юхани Вяяту угостить меня. Если не пропьет деньги быстро, мечта может осуществиться. А как без нее жить?!
На следующий день я заказал для карт и схем кожаную папку наподобие английских, куда и сложил их. Сверху было письмо царю с сообщением, что это мой подарок ему, и объяснением, что это такое. Теперь я мог со спокойной совестью утверждать, что внес посильный вклад в превращение России в великую морскую державу. Из учебников истории знаю, что мне этот подвиг не зачтется потомками.
32
Вернувшись в Лондон, я не застал русскую делегацию, которая двинулась в обратный путь. По слухам, в Московии опять сестрица царя Софья мутит воду, мечтает вернуться во власть. Я нашел торговцев, которые занимаются оружием, и заказал им пушки, мушкеты и пистолеты, согласно списку, оставленному мне Петром Первым. Заказ складировали в пакгаузе возле верфи, на которой под чутким руководством Адама Хенэма строили мой новый корабль. Даже не знаю, как его классифицировать. По тоннажу, парусному вооружению и толщине бортов, усиленных для плавания во льдах (Белое море замерзает быстро), это линейный корабль третьего ранга, но он ведь не военный, хотя и будет нести восемь карронад и по два погонных и ретирадных нарезных орудия на всякий случай. Я бы сказал, что это дедушка клиперов, у которых корпус будет еще уже, а мачты выше. Закончив погрузку, отправился в Архангельск.
Я видел север Скандинавского полуострова в разные времена года. Летом он поражает своей холодной, мрачной красотой, а зимой, припорошенный снегом, как сединой, будто бы стареет, теряя привлекательность. Алиса Грей видит его впервые. Она вообще всё, что за пределами Лондона, видит впервые. Молчаливая задумчивость голых скал привораживает ее. Светит солнце, но дует северный ветер, пронизывающий до костей, поэтому девушка стоит на шканцах в новом гауне с капюшоном, утепленном серой западноевропейской белкой, и прячет озябшие кисти рук в рукава.
— Какие дикие места! — произносит она восторженно. — Здесь, наверное, люди никогда не бывают.
— Ошибаешься, — опровергаю я, — живут и даже считают эти места лучшими на всем свете.
— Не может быть! — не верит она. — А чем они питаются? Тут же ничего не растет.
— Кое-что растет — грибы, ягоды, а в долинах между гор выращивают злаки и овощи. Но основная пища, конечно, рыба и морской зверь, — рассказываю я. — Зато здесь тихо, спокойно, ни войн, ни преступности, ни эпидемий чумы.
— Я бы не смогла здесь жить! — восклицает она.
Я тоже удивлялся, как можно жить в таком неприветливом месте? Ладно бы в городах в глубине полуострова, где климат помягче, но в маленьких поселениях в несколько домов на берегу океана, холодного и штормливого?! И ведь живут. И будут жить. Я как-то заходил в двадцать первом веке в порт Тромсё. Чистота, порядок и при этом полное отсутствие полиции. Детишки бегают по улицам без присмотра и одетые так легко, что любую московскую мамашу, не говоря уже о жительницах южных регионов, хватила бы кондрашка. В десять вечера все ложатся баиньки, никакой ночной жизни. Магазины забиты товарами с ценами на многие продукты ниже, чем в Мурманске. Да и мобильная связь, даже во фьордах, между высокими скалами, лучше, чем во многих российских городах. Навалом русских, приехавших на заработки, причем ведут себя, как норвежцы, не сразу отличишь. Наверное, это единственный случай, когда наши умело косят под аборигенов. Главное блюдо — треска, причем кошерная: сразу после вылова делают надрез снизу за головой, выпуская кровь. Готовят по-разному, но, как по мне, лучше не становится. Треска — она и есть треска — солома распаренная. Местный деликатес — языки трески. Их вырезанием занимаются подростки, зарабатывая карманные деньги, немалые, превышавшие среднюю месячную зарплату в российских городах.