Петра Первого в Москве не было. Он мотался между Псковом, Воронежом и селами Преображенском и Семеновском, где стояли его первые и самые любимые полки, которые теперь назывались лейб-гвардейскими. Оказывается, раньше преображенцы носили чулки зеленого цвета, а семеновцы синего, а теперь и те, и другие — красного. Потому что в сражении под Нарвой бились, стоя по колени в крови. Судя по красным камзолам, раньше сражались в крови по шею.
Метро пока что нет. Мне и слуге дали по оседланной лошади из царской конюшни, точнее, из того, что осталось от царской конюшни. Конюхи, наверное, сочли меня персоной незначительной, потому что оба коня были одинаково плохи. Зато седла немецкие и попоны шикарные, с висюльками из желтого металла и вышитыми золотыми нитками двуглавыми орлами. На метро «Семеновская» в двадцатом веке находились редакции журнала и газеты, с которыми я недолго сотрудничал после института, а возле станции «Преображенской» жил несколько месяцев. Сейчас это два небольших села в дальнем Подмосковье. Сперва я приехал в Преображенское, но царя там не оказалось, и отправился в Семеновское. В обоих селах строятся казармы из камня и дерева, и при этом хватает пустующих домов. Кстати, и во многих деревнях, через которые мы ехали из Архангельска, были пустые дворы. Как мне объяснили, строят их про запас, для крестьян, которые надумают перейти от другого землевладельца. Кстати, в одной деревне могло быть по несколько землевладельцев. Часть дворов могла принадлежать одному дворянину, часть — другому, а часть — монастырю. Только в царских селах и деревнях хозяин был один. Не знаю, кому принадлежали Преображенское и Семеновское, но основную часть населения в них составляли военные. В первом улицы были заполнены людьми в зеленых мундирах, во втором — в синих. Кстати, лошади и у тех, и у других были еще хуже наших, так что зря я материл царских конюхов. Русские, видимо, тоже переняли у монголов потребительское отношение к этим животным: везет — и слава богу, большего и не требуют. Со стати воду не пить.
Петр Первый обитал в просторной новой избе-пятистенке, которая стояла между строящимися казармами. В обоих помещениях было накурено так, словно дым из русской печи, которая была в первом, жутко чадит, несмотря на то, что ее сейчас не топили. Царь сидел за столом вместе с восемью подчиненными, все без бород, так что не зря я сбрил свою перед поездкой сюда. Возле окна — телевизора восемнадцатого века, всех предыдущих, а также девятнадцатого и первой половины двадцатого — сидел Александр Меньшиков. По телевизору показывали сельские новости — строительство казармы напротив, что не могло не заинтересовать такого деятельного человека. В углу комнаты возле приделанных к стене полок возился слуга — тщедушный малый с плаксивым лицом.
— Да мне наплевать, что думает архиепископ! — кричал Петр Первый одному из подданных, пожилому мужчине, явно родовитому, который держал правую руку у подбородка, то ли прикрывая на всякий случай от удара, а говорят, царь скор на руку, то ли стыдясь, что нет бороды. — Снимай все колокола! Все! И быстро вези их в Тулу!
— Сделаю, батюшка, возьму грех на душу, — смиренно замерил тот.
— Ты выполняешь мой указ, значит, все грехи на мне, — успокоил его царь, а потом заметил меня и воскликнул иронично: — О-о, дождался, наконец-то! Я уж думал, что раньше зимы не приедешь!
— Так и царство у тебя не малое, с конца в конец год скакать, не то, что в Голландии или Англии, — улыбнувшись, произнес я.
— Да, отмеряно мне не мало, — не без гордости согласился он. — Еще бы порядок здесь навести, как у них.
— Придется выбирать что-то одно, потому что порядка на такое большое пространство не хватит, — сказал я.
— Вот и я говорю, что за всеми не уследишь, — поддакнул Меньшиков.
— За тобой услежу! — сердито пообещал ему Петр Первый и отпустил смиренного подданного: — Иди, делай, срок тебе — неделя.
— За неделю не успею, батюшка! — воскликнул тот, вставая из-за стола.
— Успеешь! Или я тебя!.. — пригрозил царь, так и не уточнив, что именно сделает.
Видимо, выбор был небольшой, потому что служивый побледнел и заторопился на выход.
— Садись, — указав на освободившееся место, произнес Петр Первый и спросил: — Пушки привез?
— Конечно, — ответил я и передал ему список привезенного.
Быстро просмотрев список, царь сказал:
— Восьмифунтовки больше не вози. Я решил сократить количество калибров до двенадцати, — потребовал он, а потом, видимо, вспомнил, что я давно уже советовал сделать это, уставился на меня и набычился.
— Как прикажешь, — резко обретя амнезию, сказал я. — Но только, начиная со следующего года. Вторым рейсом мои корабли привезут несколько восьмифунтовок.
— Оставим их в Архангельске, — решил Петр Первый. — Но я тебя вызвал за другим. Мне надо, чтобы ты организовал и выучил драгунский полк. Позарез нужно! — уточнил он. — Если сделаешь, награжу по-царски, не пожалеешь!