Он не мог улететь. В первый день, когда в госпитали несли тех, кто не мог встать и идти самостоятельно, он увидел на носилках одну женщину и обомлел: она была точной копией его Маргарет. Правда, жизнь в этой истощенной копии жены едва теплилась. Он подошел и забрал у одного из матросов носилки. Теперь в перерывах между работой он приходил к ней и сидел, вглядываясь в исхудавшее лицо и синяки под глазами, прислушивался к дыханию и боялся, что однажды на матрасе окажется кто‑нибудь другой. Он поймал врача и подвел к ней, задав вопрос, выживет или нет.

— Эта? — сказал врач. — Что, знакомая? Жаль, ее имени никто не знает. Затрудняюсь дать прогноз. Состояние тяжелое, но не безнадежное, а у нас большинство женщин выздоравливает, больше умирают мужчины.

А сегодня она впервые пришла в себя. Случилось это после того, как медсестра что‑то ввела ей в вену и поспешила к другому больному. Зак сидел на пустом пока соседнем матрасе и смотрел на нее с состраданием и нежностью. Наверное, он задумался, потому что никак не отреагировал на ее широко открытые глаза.

— Вы кто? — еле слышно спросила она. — И где это я?

— Я Зак Александер, — ответил он, чувствуя, что душу захлестывает радость. — Вы в советском полевом госпитале. Вас вылечат и вместе с другими отправят в Советский Союз, так что все самое плохое для вас уже позади. Не скажете, как вас зовут, мэм?

— Джина Брукер, — ответила она. — Вы не могли бы дать воды? Страшно хочется пить.

— Сейчас я узнаю, что вам можно, — заторопился он, — а заодно приведу врача!

Врача он не привел, притащил.

— Прекрасно! — сказал тот, увидев ожившую пациентку. — Сейчас вас напоят. Так, пульс гораздо лучше! Раз имеем такое улучшение, значит, мы вас первым же рейсом отправим домой и там будем долечивать.

— У меня нет дома, — горько сказала Джина, — и не осталось никого. Зачем вы меня лечите?

— Так дело не пойдет! — решительно сказал врач. — В чем дело, генерал? Вы от нее уже пять дней не отходите. Если эта женщина для вас что‑нибудь значит, постарайтесь изменить ее настрой. В том, в каком она находится сейчас, она и при нашем лечении загнется.

Подошла медсестра и дала Джин что‑то выпить, после чего они побежали к другим больным, и с ней остался только Зак.

— Почему вы здесь, Зак? — спросила Джин. — Вы меня знаете? Я вас никак не могу вспомнить.

— Это неважно, — отвел он глаза. — Мы с вами незнакомы, дело в другом. Вы просто копия одной хорошо знакомой мне женщины. Я понимаю, что это глупо, что вы это не она, но ничего не могу с собой поделать. Не прогоняйте меня, Джин, позвольте просто побыть рядом!

— Женщина, на которую я так похожа, ваша жена?

— Да. Она умерла незадолго до извержения от саркомы. Все произошло слишком быстро, медики просто ничего не успели сделать. Нечасто, но такое бывает. Чтобы заглушить тоску, я с головой ушел в работу. Это и спасло мне жизнь.

— А дети?

— И дети, и внуки — все погибли. Сейчас это почти у всех. Сохранили близких очень немногие из американцев. Это кое‑кто из беженцев южных штатов и те, кто были за границей. Сейчас они все в Союзе. Я сюда тоже прилетел оттуда. Вы говорили о потере. Кого вы потеряли, мужа?

— Да, его. Мы долго держались, но потом ему стало плохо с животом. Неудивительно, если знать, чем нас здесь кормили. А когда его не стало, почти тотчас же свалилась и я. Все стало безразлично, и сил сопротивляться просто не было. Зак…

— Что, Джин?