— Нашла и почти сразу же потеряла. Тогда я была даже не шутихой, а абсолютной дурой, набитой гордостью и ревностью. Но рядом со мной его сын, и этот малыш научил меня такой любви, когда забываешь о себе. Я даже не думала, что смогу его так любить. Я вообще сомневалась, что кого-то полюблю. Это — мой сын Дэнни. И если мне будет суждено вновь увидеть его отца, я скажу ему, что наконец-то стала женщиной и готова к любви.

Уилл улыбнулся Дэнни. Малыш сначала смутился, опустил голову, но затем вгляделся в морщинистое лицо шута и тоже стал улыбаться.

— Уилл, ты побудешь с Дэнни? Я все-таки попробую навестить королеву.

Уилл протянул руки, и малыш доверчиво пошел к нему. Меня это не удивило; я не знала никого, в ком шут не вызывал бы доверия. Я же поспешила в приемную королевы и открыла дверь, ведущую в ее покои. Мне удивляло, с какой легкостью меня пропускали. Последним стражем перед последней запертой дверью оказалась Джейн Дормер.

— Здравствуйте, Джейн. Это я, Ханна.

Чувствовалось, Джейн переживала горе королевы, как свое собственное, поэтому она ничего не сказала по поводу моего неожиданного возвращения и непривычной одежды.

— Может, ты и сумеешь поговорить с нею, — шепотом произнесла Джейн, опасаясь подслушивания. — Только хорошенько думай, о чем говоришь. Ни слова о короле и о ребенке.

Моя смелость куда-то улетучилась.

— Джейн, я ведь не знаю, захочет ли королева меня видеть. Может, вы у нее спросите?

Но руки лучшей подруги королевы уже лежали на моем затылке, толкая меня вперед.

— Ни в коем случае не упоминай Кале. Сжигание еретиков — тоже. И не говори про кардинала.

— А почему нельзя? — спросила я, пытаясь выскользнуть из цепких пальцев Джейн. — Вы имеете в виду кардинала Поула?

— Он болен, — шепнула Джейн. — И впал в немилость Рима. Его вызывают туда. Если он вдруг умрет или уедет за наказанием, королева останется совсем одна.

— Джейн, наверное, я зря решила увидеться с королевой. Мне ее нечем утешить. Как можно утешать женщину, потерявшую все?

— Ее сейчас никто не сможет утешить, — сурово заметила мне Джейн Дормер. — Она пала на самое дно, на какое только может пасть женщина. Но она должна подняться. Она не просто женщина, чтобы зарыться в своем горе. Она — по-прежнему королева и должна править страной, иначе не пройдет и недели, как Елизавета спихнет ее с трона. Если она вновь не воссядет на троне, сестрица сбросит ее прямо в могилу.

Одной рукой Джейн открыла дверь, а другой втолкнула меня внутрь. Я чуть не споткнулась и поспешно сделала реверанс. Дверь за моей спиной тихо закрылась.

В комнате по-прежнему было сумрачно. Ставни не открывали с тех пор, как эта комната стала родильной. Я не увидела королеву ни на одном из стульев, ни на ее громадной кровати. Я бросила взгляд в сторону молитвенной скамеечки, но и там не нашла стоящую на коленях Марию.

Потом я услышала тихий шорох, тихий звук, будто вздохнул наплакавшийся ребенок. Ребенок, который плакал так долго и безутешно, что у него больше не осталось слез, и теперь он просто застыл в своем горе.

— Королева Мария, — тихо позвала я. — Где вы?

Наконец, когда мои глаза привыкли к сумраку, я увидела ее. Должно быть, она некоторое время металась по полу, а теперь затихла, лежа лицом к плинтусу. Она лежала, согнувшись, как сгибается голодный человек, стремясь заглушить приступы голода. Я поползла к ней на четвереньках, задевая разбросанные пучки трав, от которых и сейчас еще исходил пряный аромат. Оказавшись возле королевы, я осторожно взяла ее за плечи.