Щелкнув замочками щегольского кейса, Шмаль извлек документы, подписанные в «Ореанде» мистером Морозоффым.

А тебе не приходило в голову, что и он нас мог кинуть? — неожиданно спросил он с волнением.

Мы ведь с тобой звонили, выясняли: да, есть такой мистер Морозофф, и все, предоставленное им в залог, на самом деле принадлежит ему, — напомнил Кактус.

Теперь, выходит, не ему, — хохотнул Шмаль.

И домики эти не ему, и деньги, на которые он нас кинуть хотел, — тоже не ему. Там ведь как в документах написано?

Если в течение двадцати дней он не погасит кредит, вся эта недвижимость перейдет в наше пользование.

Вот–вот, — обогнав троллейбус, Фалалеев притопил педаль газа.

Да и оформлено вроде правильно. Ладно, — спрятав документы, Шмаль посерьезнел, — ты лучше скажи, как эти тридцать лимонов собираешься через границу перевезти? Золота и камешков разных накупишь, как Остап Бендер, когда к румынам уходил?

Есть один вариант.

И все‑таки, как же?

Огромный баул с наличными долларами лежал в багажнике джипа, и как вывезти столь баснословную сумму, сильно беспокоило Артемьева.

Кактус, закурив, наконец снизошел до объяснения:

Остап Бендер был идиотом.

Почему? — Шмалю не очень понравился столь нелестный отзыв о любимом герое.

Потому, что он со мной не связался.

А что бы ты ему посоветовал?

Обратиться к одному хорошему дяде из таможни. Десять тысяч баксов, и никто в его вещи не заглянул бы. Хорошо, что нам в руки эта запись попала. Да и я тоже идиот — прикинь, семь с половиной процентов с круга пообещал! Почти три лимона! Хорошо, что вовремя спохватился, тебя в Симферополь отправил, к тамошней братве… И им спасибо — надоумили меня, дебила. — Ничего не скажешь, Фалалееву не была чужда самокритичность.

После Алушты Артемьев перевел разговор в другое русло.

Как думаешь, что теперь на Москве–то делается?

Думаю, большой войной пахнет, — серьезно отозвался Кактус.