Савелий махнул рукой и вернулся к девушке.

Спасибо, — тихо проговорила она, когда Савелий сел напротив нее.

Не за что. Мне кажется, что вам уже хватит пить.

Скорее всего, вы правы, — бесстрастно согласилась она и вновь потянулась к бутылке, однако Савелий мягко накрыл ее руку своей.

Пойдемте отсюда, — дружелюбно сказал он.

Куда, к вам в постель? — зло усмехнулась та.

А вы хотите? — улыбнулся Савелий.

В его голосе было столько доброты и участия, что она вдруг подняла на него глаза и несколько секунд смотрела не мигая. Ей вдруг стало так стыдно и жалко себя, что в глазах появились слезы.

Ничего‑то вы не знаете, — с надрывом бросила она.

Расскажите, узнаю.

Зачем это вам?

Чтобы помочь.

Помочь? Мне?

Конечно.

Но почему?

Потому что вам нужна помощь.

И вдруг Веронике захотелось выплеснуть из себя всю боль, которая скопилась внутри, поделиться с этим незнакомцем, который чем‑то притягивал ее, заставлял себе поверить. Она говорила и говорила, а Савелий ни разу не прервал ее горестный рассказ и внимательно слушал, А когда она закончила и с вызовом взглянула ему в глаза, сказал:

Да, согласен, к вам пришло горе, и вам сейчас очень и очень трудно. Кажется, все неожиданно рухнуло — все ваши мечты, чаяния, и как дальше жить, вы не представляете.

А что, разве не так?

У нас в роте служил один парень, который уже в детстве стал лауреатом международного конкурса пианистов. Валико часами мог говорить о музыке, рассказывать о своих мечтах, о том, как он прославит своим творчеством нашу страну. Он был твердо уверен, что именно так все и будет, но… — Савелий вздохнул, — судьба распорядилась иначе: осколком гранаты ему оторвало кисть, а второй осколок лишил его глаза. Пару лет назад я ездил к нему в гости. Валико преподает в Тбилисской консерватории, и один из его учеников уже ездил на международный конкурс и вошел в тройку сильнейших. Вы бы слышали, как он самозабвенно рассказывает о своих учениках, о своих планах, мечтах…