В полдень 30 июля герцог дал пресс-конференцию в британском посольстве, чтобы сообщить, что отправляется на Багамы. Теперь Риббентроп решил, что есть только один вариант – похитить эту пару.
На следующий день Эдуард встретился с доном Николасом Франко, который напомнил ему, что: «Может наступить момент, когда Англия снова почувствует необходимость в вас, и поэтому вы не должны быть слишком далеко»[301].
31 июля де Ривера сообщил:
«И все же герцог заявил, что хочет отправиться на Багамы. В данный момент никаких перспектив на мир не существовало. Дальнейшие заявления герцога указывают на то, что он тем не менее уже рассмотрел возможность того, что роль посредника может выпасть на его долю. Он заявил, что ситуация в Англии на данный момент все еще отнюдь не безнадежна. Следовательно, он не должен сейчас, путем переговоров, проводимых вопреки приказам его правительства, развязывать против себя пропаганду своих английских противников, которая может лишить его всякого престижа в тот период, когда он, возможно, сможет предпринять действия. Он мог бы, если бы представилась такая возможность, принять меры даже с Багамских островов»[302].
Риббентроп ответил позже в тот же день, отправив «Самую срочную совершенно секретную» телеграмму в посольство в Португалии, в которой говорилось, что «Германия теперь полна решимости заставить Англию заключить мир всеми средствами власти. Было бы хорошо, если бы герцог был готов к дальнейшему развитию событий».
Он попросил Санту Сильву «приложить все усилия, чтобы предотвратить его отъезд завтра, поскольку… Мы убеждены, что герцог будет находиться там под таким наблюдением, что у него больше никогда не будет возможности приехать в Европу, даже самолетом», – добавив:
«Если герцог, несмотря ни на что, решит уехать, все еще существует вероятность того, что португальское доверенное лицо может поддерживать с ним связь и организовать какой-либо другой способ передачи сообщений в устной форме, с помощью которого мы сможем продолжить этот нынешний контакт и, если возникнет необходимость, вести переговоры… Пожалуйста, держите эту телеграмму конфиденциальной и под вашей личной ответственностью»[303].
Британские власти не питали иллюзий по поводу Санту. Сотрудник разведки Десмонд Мортон направил Черчиллю докладную записку, основанную на информации из источника в Мадриде и Лиссабоне:
«Сеньор Эспериту Санту, глава одноименного банка в Лиссабоне, очень прогермански настроен и является центром пропаганды мира. Его Королевское Высочество герцог Виндзорский посетил сеньора в Лиссабоне и, по словам Эспириту Санту, проявил крайние пораженческие и пацифистские симпатии. Я нахожу, что г-н Джебб, Министерство иностранных дел, слышал аналогичные сообщения о ЕКВ. Сеньор Эспериту… мошенник. Он перевозит очень большие суммы в банкнотах и долларовых ценных бумагах из Германии через Швейцарию в Америку. Эти деньги почти наверняка являются немецкой добычей из захваченных стран»[304].
Напряжение вокруг Виндзоров продолжалось вплоть до отъезда. Дон Николас Франко оказал давление на премьер-министра Португалии Антониу де Оливейру Салазара, чтобы попытаться удержать пару на Пиренейском полуострове. Ранним утром в четверг, 1 августа, Хойнинген-Хуэне вызвал Санту Сильву, и он согласился попросить Салазара вмешаться, чтобы попытаться удержать герцога в Португалии. Уоллис был отправлен анонимный подарок в виде цветов с поздравительной открыткой, содержащей предупреждение. Одного из их шоферов подкупили, чтобы он отказался ехать на Багамы, машина, доставлявшая их багаж на корабль, была испорчена, и вещи прибыли на корабль только с часовой задержкой.
Примо де Ривера также был послан, чтобы попытаться отговорить пару от отъезда, и сказал Штореру: «Герцог колебался до последнего момента. Из-за этого кораблю пришлось отложить отправление»[305]. Однако вечером 1 августа Шелленберг наблюдал в бинокль из комнаты в башне посольства Германии, как Виндзоры вышли из Лиссабона на SS Excalibur. В тот же день Гитлер издал свою Директиву № 17, предписывающую полномасштабное нападение на Великобританию.
2 августа Хойнинген-Хуэне отправил Риббентропу «Самую срочную, секретную» телеграмму, в которой говорилось: «Все усилия по задержанию герцога и герцогини в Европе (в связи с чем я особенно ссылаюсь на отчеты Шелленберга) были тщетными», – но «на обращенный к нему призыв сотрудничать в подходящее время в установлении мира он с радостью согласился… Он будет продолжать поддерживать связь со своим предыдущим хозяином и договорился с ним о кодовом слове, после получения которого он немедленно вернется»[306].
Было ясно, что герцог не оставил надежды вернуться в Европу.
Глава 11. В изгнании
Королевская чета вместе с Вудсом и Греем Филлипсом прибыли на Бермуды 9 августа и были встречены почетным караулом и оркестром на ступенях яхт-клуба. Следующие несколько дней они провели в Доме правительства, плавая, делая покупки и играя в гольф, ожидая, когда их соединят с Багамами.
Герцог был потрясен, получив телеграмму от лорда Ллойда, государственного секретаря по делам колоний, в которой говорилось, что герцогиня не имеет права на реверанс и к ней следует обращаться «Ваша светлость». Он составил ответ, заявив, что в этом случае он «не поедет в Нассау, чтобы принять назначение». В конце концов Эдуарда убедили не посылать телеграмму[307].
15 августа, в разгар битвы за Британию, когда страна боролась за свое выживание, герцог послал шифрованную телеграмму Санту, который сообщил об этом немецкому послу. В свою очередь, Хойнинген-Хуэне запросил инструкций из Берлина. «Доверенное лицо только что получило телеграмму от герцога с Бермудских островов с просьбой отправить сообщение, как только будет целесообразно принять меры. Должен ли быть дан какой-либо ответ?»[308]
Если это было правдой, значит, у Эдуарда существовала связь с известным иностранным агентом во время войны, что означало, что герцог мог подвергнуться преследованию в соответствии с Законом о предательстве 1940 года[309].
Королевская чета прибыла на Багамы на борту канадского грузового судна MV Lady в субботу, 17 августа. Они осмотрели почетный караул при жаре 35 °C – герцог сильно потел в тяжелой форме генерал-майора цвета хаки, – прежде чем главный судья привел его к присяге и отвез в Дом правительства, где герцогиня мрачно осмотрела их новую резиденцию, а Эдуард сыграл девять лунок в гольф.
Их новый дом представлял собой здание в испанском колониальном стиле, построенное в 1801 году из белого камня с черепичной крышей и большими внутренними двориками. Резиденция состояла из семи спален, шести ванных комнат и 24 других помещений. Дом располагался в саду площадью десять акров в самом центре Нассау, лицом к воде, и был окружен живой изгородью из пурпурной бугенвиллеи, каучуковыми деревьями и аллеей гигантских королевских пальм. Здание было отремонтировано совсем недавно, стоимость ремонта составила 7000 долларов, но пара утверждала, что дом требовал переоборудования и покраски внутри и снаружи, а также имел пятна влажности и был заражен термитами, при этом Уоллис описала столовую как похожую на «лыжную хижину в Норвегии»[310].