Аякчаана выскочила из тени, желая помочь, спасти, отвести беду.

– Тише ты! – строго прикрикнула на нее пожилая женщина. – Лес в такую пору звонкий, любой шорох разносит на многие версты. Услышат.

Они донесли Катю до дуба, бережно уложили на траву. Девушка, спутница пожилой женщины, засуетилась с заплечным мешком, извлекая из него какие-то свертки.

– Сейчас-сейчас, – приговаривала она и с тревогой поглядывала на Катю. – Я же, помнится, брала с собой траву-кровохлебку.

Женщина же опустилась рядом с Катей на колени, перевернула ее на бок. Только сейчас Аякчаана увидела, как по рубашке девушки растеклось черное пятно, в центре которого, словно жало огромной пчелы, темнела рукоять средневекового клинка. Аякчаана ахнула, в ужасе прикрыла рот ладонью.

– Что случилось? Она ранена? Это серьезно?

Ей не ответили.

Пожилая женщина обернулась к девушке в светлом платье:

– Надо нож из раны вынуть, помоги.

Девушка оставила свой мешок, опустилась на колени, только с другой стороны от Кати, придержала ее плечо, а женщина одним быстрым движением вырвала клинок и зажала пальцами открытую рану, из которой, судя по расползающемуся черному пятну, кровь потекла быстрее.

Девушка коротко глянула на замершую Аякчаану и показала рукой на сверток, лежавший возле ее ног:

– Подай сюда!

Похолодевшими пальцами Ая бросила незнакомке льняную тряпицу, сложенную конвертиком. Девушка торопливо развернула ее. Внутри оказался клок сухой травы. Она быстро протянула его своей пожилой спутнице. Та, подложив к ране эту траву-кровохлебку, прижала ее как следует, обернула длинную тряпицу вокруг Катиного плеча и быстро зашептала:

– Как на море, окияне лежит камень Алатырь, на том камне Алатырь бьются-секутся два орла орловича, два брата родные, рубятся-секутся, да ни крови меж них, ни щепы, ни ломоты, так и кровь в ране Катеньки-Катюши замри, замолчи, камнем встань и не теки.

Кажется, кровь стала действительно идти медленнее. Может, заговор помог, может, трава, приложенная к ране…

– Бабушка Могиня, что же это? – прошептала девушка, глядя на серебрившийся в траве кинжал с узким, как жало, лезвием.

Аякчаана видела, как преломлялся лунный свет в тонком узоре, красивом и зловещем одновременно. Тех демонов, что изображены были на нем, девочка как-то раз видела на камнях – дедушка Учур наносил их и перечеркивал особыми знаками, запирая в том, другом, мире.

Пожилая тетушка, которую девушка назвала Могиней, покачала головой и вздохнула:

– Ежели бы знать. Одно видать – черная вещица.

– То есть как черная? – не поняла Аякчаана. – Что вообще происходит?