Лёха обвёл ванную рассеянным взглядом, но мысли блуждали где-то за границей романтических развлечений.
— Не… Боюсь раскисну, а надо ещё… Надо ещё кое-что сделать, обдумать. Ты скоро?
— Ага! Из такой пены выбираться сразу не хочется.
— Где твой шампунь?
— Вон тот. Достань сам, а то я об свечку обожгусь.
Длинные рыжие локоны ненасытно поглощали шампунь, но наконец под руками образовалась вьющаяся влажная масса, из которой лепились одна за другой разные укладки, характернные более для античных скульптур. Люська млела долго и со вкусом, потом открыла глаза. Струи душа зашипели о водную поверхность, уничтожая айсберги пены, змеистые каштановые локоны вытянулись по плечам, но утаив улыбку при воспоминании о Горгоне, Лёха направил водопад ей в ладони, подождал, пока она смоет остатки пены с лица и поинтересовался:
— Афродита, тебя вынуть или сама?
— Пожалуй, сегодня сама, только собери свечи и включи свет.
— Ну, тогда поосторожнее. Ванна скользкая. Это не Средиземное море.
— Да-да-да! Конечно. А когда Средиземное? — игриво спросила она.
— Скоро! — ответил Лёха в той же игривой манере, но так уверенно, что Люська заглянула ему в глаза, словно пытаясь прочесть там дату на авиабилетах.
Пока в ванной раздавалось последнее плескание, потом шум душевой струи по пустой ванне, потом завывание фена, Лёха раскапывал и забивал в редактор свои воспонимания прошлого года из бесед с друзьями под пиво про интернет, соцсети, форумы, комментарии. Подобные дискуссии теперь, когда прошло некоторое время, смотрелись почти как заседания клуба прорицателей. Тонкий ядовитый юмор, так хорошо заходивший под пенное с чипсами и орешками, теперь не вызывал у него улыбок и креативного бурления, готового взорваться новой шуткой. А недавно Яндекс ещё и закрыл комментарии к новостям. Новости, интерес к которым состоял процентов на 80 из чтения откликов на них, стали ещё менее интересны, чем визитки и листовки ненужных контор, которые раздавали у метро. Строчки, ложившиеся в редактор, теперь были уже не просто последовательностью слов, а кодом взлома Матрицы. Если увиденное сегодня — не совпадение, то что-то должно продолжиться и совпасть снова. Прошлое не вернуть, а в руках только инструмент изменения будущего. В какую сторону? А так ли это важно? Если в лучшую, то зачем останавливаться? А если в худшую, то пусть это будет месть за обманутые ожидания. Кого-то эти изменения тоже хлестнут и они ещё пожалеют, что затеяли эту игру. «И если есть порох, то дай и огня…» И огонь побежал по невидимым волнам, по оптическим каналам, микросхемам и где-то далеко пакеты цифр заставили светиться соседние пикселы экрана, составляясь в символы текста. Может они отразились в зрачках заинтересованного и вызвали какие-то эмоции, размышление. Может в другой экран кто-то выдохнул густое облако сигарного дыма и кряхтящий смех. Читайте. Если вы это читаете и для вас это ново, то для тех, кто это пишет здесь, мысль ушла уже вперёд. Кто же окажется на шаг впереди?
— Так что на счет Кипра, или Крита? — раздалось позади.
Лёха оглянулся, не вставая с дивана. Посередине комнаты стояло ожившее греческое изваяние, полуобёрнутое в большое бежевое полотенце, изогнутый стан, вскинутые вверх локти рук, колдующих позади головы с волосами.
Немного помолчав, любуясь этой грацией, которой уже почти не встретишь среди косолапых трендовых походок на улице, он собрался с мыслями, вспомнил вопрос и ответил:
— Да у нас ещё холодно, и там ещё не то тепло, за которым стоит рвануться прямо сейчас. Ну, хоть через месяц-полтора, ещё куда ни шло!
— Через полтора? Через шесть недель?
В Люськином замешательстве промелькнула паническая неготовность к такому повороту.
— Ну, давай отложим на бархатный сезон…
Ответа он не услышал. Люська подскочила на диван и не обращая внимания на прогрессирующую потерю полотенца стала изображать сцену театрального душения. Выплеснув на своего спутника жизни ураган возмущения, теплое цунами отхлынуло на край дивана и обернулось с вопросительным взглядом.